Николай Японский - Дневники св. Николая Японского. Том Ι

18 февраля 1880. Понедельник

Единственное счастье человека на земле — в труде, сообразном с его наклонностями и собственным выбором. Сегодня день был солнечный, прекраснейший; я совершенно здоров; при всем том — несносно проскучал и был несчастен целый день. Утром пошел пройтись по Невскому, купил газет и сыру. В газетах — льстивая галиматья, или полуприкрытая злонамеренность. Пошло как все! После обеда, отдыха и чая от нечего делать пошел осматривать Лаврский Собор. Некоторые картины — высокохудожественны, но кое–что есть слишком реально, например на правой стороне — снятие со креста Спасителя, при нем сетующая Богоматерь с руками, воздетыми к небу, и Иоанн Богослов, показывающий Ангелу рану на левой руке Спасителя; Спаситель здесь изображен просто в виде оконченевшего трупа, поразительно верного природе, но не мыслимого о Богочеловеке, в котором уже на кресте началось преображение смертного естества нашего в бессмертное и невообразимо прекрасное, что видно было в излиянии из ребра крови и воды, — факт, неприложимый к простому мертвецу. На правой стороне Собора, у алтаря, снятие с креста гораздо лучше (кстати: рана в ребре — на первой иконе — в правом боку, на второй — в левом, — художнические вольности!) Обошел потом кладбище и посетил моих милых ангелов на могилах Константина и Леонида Десим: ангел первого молится, второго — с беспечнейшею улыбкою смотрит на небо. — Завернул к о. Иосифу — цензору, чтобы попросить что–нибудь для чтения, и получил последний номер «Христианского Чтения» (январь и февраль 1880 года); за чтением его и убил остаток дня. Потом сходил к всенощной в Крестовую Церковь, так как завтра назначен в служение в Исаакиевский Собор. После зашел на всенощную в Собор, там еще читали кафизмы, когда в Крестовой кончилось. Простоял, пока прочитали Евангелие, и вернулся к себе. — Ныне, в десятом часу, когда пишу сие, величественный трезвон возвещает, что всенощная и в Соборе кончилась. — В ознаменование завтрашнего Торжества Владыка Исидор отдал приказание во всех петербургских Церквах отслужить сегодня всенощную со звоном к ней в шесть часов. В Лавре даже иллюминована была колокольня плошками. Народу, впрочем, очень мало было, как в Крестовой — так и в Соборе. Завтра Владыка и все члены Святейшего Синода служат молебен в Зимнем дворце. В Исаакии же — два викария и архимандриты.

19 февраля 1880. Вторник.

Восшествие на престол и двадцатипятилетие царствования Государя

В девять часов вместе с о. Евгением, соседом, и о. Николаем, архимандритом Рижским, в лаврской карете поехали в Исаакиевский Собор.

Дорогой видели множество флагов и приготовления к иллюминации. В Соборе встретили приятели–гимназисты 5–й гимназии — Соколов, Нефедьев, Храповицкий — все в Соборе как дома: Соколов вызвался держать митру у меня, Нефедьев был книгодержцем у викария Варлаама, Храповицкий посошником у главного Преосвященного — викария Гермогена. Владыка Исидор и все члены Святейшего Синода поехали на молебен в Зимний дворец, и литургию в Исаакиевском Соборе совершали оба викария и все наличные архимандриты — всего четырнадцать митр — и протоиереи Исакиевского Собора. — Я стоял первым архимандритом, и Храповицкий со своим деликатным и едва слышным «тише, о. Николай», когда я спешил пройти в алтарь, — чтобы благословить начало литургии, показал, что он знает подробности Исаакиевского ритуала так, что может учить новичков. — Мрачно в Исаакии, жалость смотреть на незримые плафоны, расписанные гениальными художниками и пропадающие даром; печально было мыслить пред самым началом Богослужения, что кто–то на молебне в Почтамте, во время самого молебна вел себя неприлично (за что, впрочем, тут же был арестован); грустно было знать, что первейшие иерархи не могли быть на служении в первейшем Российском Соборе только из–за того, чтобы быть там, где предполагалась опасность «хозяину России», при все том тепло и свободно молились как–то (быть может и потому, что скромные викарии не стесняли своим присутствием). Певчие — два хора — митрополичий и исаакиевский пели неподражаемо, особенно «Тебе поем» и «Достойно» — оба хора вместе не солее, при управлении Львовского; такой силы и полноты в исполнении — в свете нет нигде, конечно, и только в Исаакии и при таком пении можно постигнуть всю грандиозность Православного Богослужения! Между прочим, тронула меня молитва посошника Храповицкого, первого посошника видел молящегося усердно. Проповедь говорил Янышев. Голосовые средства — первые в России: при всем том — когда он обращался в противоположную сторону — слов нельзя было разобрать, несмотря на то. что я стоял на солее и внимательно слушал. Невольно приходит мысль о непрактичности больших соборов. Ныне, по словам протодиакона Оболенского, было не менее шестнадцати тысяч в Соборе (а могут быть двадцать две тысячи); из них половина не могла слышать проповеди. Конечно, не слышно было всего богослужения, кроме пения певчих. Проповедь — односторонняя, как и вся журналистика, и вся гомилетика, и вся неоткровенная речь нынче. Люди говорят вполовину не то, что думают. Пункты в памяти: «Долг» — буду иметь проповедь печатную; способ произношения: десять лет тому назад я слышал и видел Янышева на кафедре, и меня до слез тронуло — теперь мне иногда было смешно; у нас в Японии тоже жестикулируют при проповеди — и, кажется, гораздо естественнее. Голоса такого (для такого Собора) еще нет в Японии: себя самого я никак не осмелюсь поставить на Исаакиевской кафедре вместо Янышева, но Янышева ни в каком случае я не пожелал бы на японской кафедре — первый Яков Дмитриевич Тихай убил бы своим сарказмом. Нет; неестественно, искусственно (не к делу) рьяное тыканье руками в землю — когда речь не о земле, хлопанье по воздуху — когда воздух ни в чем не причастен. Чтобы заинтересовать публику (согласен) Иван Леонтьевич Янышев — хорош (все же особенность, невиданность, кипение на кафедре): но истинная, живая, от сердца и души, естественная проповедь все еще ждет для себя выразителей в России. Явись неистовый проповедник католичества (вроде Савойяра, или Сайяра, леший их разберет, — я слушал и видел его в бытность в Академии), Илья Леонтьевич Янышев мог бы быть противовесом ему: «Мол, и в нас — тоже», сказал бы православный, мало смыслящий в Православии по духу. Да простит мне Бог — тысячекратные комбинации нашей достоуважаемой матери. Церкви Русской, совсем не могут идти в параллель с прямым положением Церкви Японской: но мне казалось во все время слушания проповеди, что мы с Павлом Ниццума сказали бы совершенно иную проповедь, более полезную слушателям, чем проповедь мною слышанная. К молебну собрались человека двадцать четыре столичного духовенства — все камилавки; приятно было видеть такое торжественное служение (голос протодиакона Оболенского в состязании с Янышевым; но и жалость видеть его в действительном служении, тогда как ему следовало бы быть на пенсии). Певчие двумя хорами пропели «Тебе Бога хвалим» так, что инославным в «Те Deum», [33] «Те Deum laudamus» — «Тебя, Бога, хвалим» ( лат. ) — начальные слова католического благодарственного гимна — п римеч. сост. Указателей. конечно, никогда не приходится слышать такого великолепия «вокального изящества». — Хотел было дать на конфекты митродержцу Соколову, но он не взял. После всего приехали в Лаврской карете домой с о. Евгением и рижским о. Николаем. Проехали Дворцовою площадью — карет и разных экипажей было множество; народ тоже был, но, видимо, разошелся после утренней серенады. О. Евгений зазвал к себе пить чай и угощал икрой двух видов, сдобными булками и мадерой в серебряном бокале, поднесенным ему в Херсоне. Пожить любит и прихвастнуть непрочь. «Из евреев», — как говорил о. Исайя. Господь с ним! Спасибо за доброту! Превосходный лаврский обед Степан испортил, смешав заливное, пирожное, соленый огурец все вместе. — Пообедав, отправился к Федору Николаевичу, — окольным путем, чтобы видеть торжество города. Флаги и приготовление к иллюминации — в одном месте и проба ее, хотя было днем. — На Царицыном Лугу — масса серьезного народа, — по панели и у пяти театров — «Развлечение…», «военных представлений», «Семенова», «Берга» и «Малафеев» — за ними еще сколько других театров — не видно. Публика брела в разные стороны. У Федора Николаевича заболтался до девяти часов. — При возвращении видел иллюминацию, а прежде того — иллюминованный дом графа Адлерберга, видный из Инженерного замка. — Замок свечами — по четыре на каждое окно — иллюминован был очень эффектно; на Невском горели вензеля «А» и «М». Но грязь и слякоть. Взял извозчика у Аничкина моста, чтобы не опоздать к десяти часам в Лавру, так как идти при медленно двигающейся массе народа было бы очень нескоро.