Николай Японский - Дневники св. Николая Японского. Том Ι

Венок, вынесенный и положенный на аналой при каждении, пред целованием снят был и внесен в алтарь. Преосвященный Варлаам при выходе похвалил служение о. Дмитрия, что он лучше служил о. Владимира, — После всенощной зашли Храповицкий и Нефедьев с предложением услуг при хиротонии. Ныне же они приходили в Крестовую, чтобы предложить услуги завтра служащему в Демидовском училище Преосвященному Филарету Рижскому, и ушли с митрой его для завтрашнего служения. Мы с о. Дмитрием отправились к Константину Петровичу Победоносцеву. Он (Константин Петрович), видимо, доволен. Выдал от. Дмитрию 150 рублей на проезд до Одессы и обещался завтра к ректору И. Л. [Ивану Леонтьевичу] прислать документ о. Дмитрию на судно. Пришел и И. Д. Митрополов. — Советовал о. Дмитрию побыть день в Москве. — Возвращаясь, расстался с о. Дмитрием для следования его на квартиру к отцу и матери.

23 марта 1880. Крестопоклонное воскресенье

(3–й недели Великого Поста).

День отъезда о. Димитрия в Японию

Утром, в пять часов, еще темно, о. Димитрий со своим братом Дионисием, семинаристом, пришел за чемоданом. Потом Дионисий принес связку книг о. Дмитрия, которые со мной пойдут. В семь часов отправился к обедне в Крестовую. О. Дмитрий под руководством игумена Мардария совершал проскомидию. Поминальниц было столько, что и я стал помогать читать, какие же неразборчивые и плохо написанные есть! Читали вплоть до херувимской. Обедню служили трое: о. Мардарий, о. Амфилохий (лондонский) и о. Димитрий. Певчие пели очень скоро и не совсем хорошо — одни большие. После обедни Владыка велел прийти о. Димитрию к себе; возвратился о. Димитрий с книгами от Владыки и отправился прощаться в город. За ним я — к Владыке спросить: можно ли мне свой наперсный золотой крест одолжить о. Дмитрию, а я за него здесь получу; ответил: «Можно, и возьми расписку»; еще просил дать билет из Духовного Собора ему до Японии, велел написать билет и дать о. Наместнику подписать и приложить печать. Велел мне также взять у о. Дмитрия доверенность на получение за него прогонов здесь, а между тем не говорить, как он уехал, а когда–де в Синоде решится дело о нем, тогда и требовать прогоны: «Я ему дал сто рублей до Одессы, дал еще книг, чтобы дорогой занялся; служит он плохо; Евангелия читать не умеет», — промолвил Владыка; я ему ответил, что и все так начинают. О хиротонии сказал, что будет в следующее воскресенье, хотя еще не получил известия, состоялся ли вчера доклад Обер–прокурора Государю: «А обещался вечером еще прислать известие». — Касательно службы для новичков рассказал, что «и высокопоставленные люди иногда при других робеют: тульский Высокопреосвященный просил в Синоде, чтобы доклад для подписи прислали ему на дом: имя только подписать — и не может при других, рука дрожит». Сказал еще: «Да послужи почаще пред таким великим таинством: во вторник отслужи, в субботу на Акафисте также». — Встретившись с о. Наместником, шедшим к Владыке спросить, будет ли моя хиротония во вторник (чтобы заготовить стол для Владыки, если будет), и узнавши от меня, что не будет, — после чего он и не пошел к Владыке, — попросил у него билета для о. Дмитрия до Японии; он велел сказать о. Моисею, чтобы сейчас был приготовлен для подписи и приложения печати ему, — до службы, так как он служит сегодня. — К о. Моисею. Он также служащий; но «сейчас, несколько минут». — Собираясь к графу Шереметеву, снес портному приладить ордена к лентам. Орден Владимира в первый раз — для графа Шереметева сегодня надел. И все–таки не могу привыкнуть к этому украшению груди монаха красным цветом, точно надувающихся индюков хотят из нас сделать намеренно. Когда кончится это крестопоклонное варварство! И моя грудь, не бесчестная к службе, украсилась цветами. Спасибо, конечно. Но гораздо лучше было бы. если бы не бесчестная служба была у нас таким обычным явлением, что на нее никто не обращал бы внимания и не отмечали бы ее красным цветом. «Красное» в диво в России, видно! В ту и другую сторону можно понимать. Э–э-эх! — К графу Шереметеву в Церковь поспел в начале литургии. Служил батюшка, отказавшийся плыть на «Нижнем Новгороде», вследствие чего и состоялся неожиданный отъезд о. Дмитрия. Пели «Херувимскую» и особенно «О Тебе радуется» так, что нигде в России и целом свете не поют лучше. Век бы слушал «О тебе радуется». Голоса — по мелодии — ни одного звука негармоничного, по силе, кажется сильнее и нет, по искусству пения — совершенство современного периода пения. Ломакин, управляющий хором, — истинный артист. Хор Шереметевский — это истинно какой–то дивный музыкальный орган со всеми невообразимо совершенными педалями и регистрами. — Платит певчим он от 500 рублей до 1000; поют только когда семейство графа здесь; летом свободны. — После обедни раскланялся с графиней. Графа Сергия не было — нездоров; Александра тоже не было. Графиня позвала к себе. Множество шлейфов. Графиня Шереметева Московская, встреченная десять лет назад, у Гавриила Ивановича Вениаминова. Помогла выпутаться из шлейфов, приложиться к кресту и пробраться в комнаты. Были: дочь Марии Николаевны — Великой Княгини, которую, впрочем, не узнал (которая — сказала Московская графиня), какие–то молодые девицы и несколько пожилых, дети графа Сергия, Шульц (товарищ Бюцова) и старый граф, который играл роль Даде при первом японском посольстве — Такеноуци, Самоцкеноками. — Когда сидели и говорили до завтрака, доложено было, по приказанию графини, что я пришел благодарить Александра Дмитриевича за его великолепное пожертвование — двадцать тысяч; оказалось, что он занимался в это время с учителем. Скоро, однако, вышел. Совсем мальчик — кадет. Я поблагодарил. Потом мы, ходя в соседней комнате, разговаривали. Очень резонный и сочувствующий православию: «Если бы Японский Император обратился». Я обещался писать ему об употреблении его двадцати тысяч, а также об успехах православия в Японии. Вообще, это — милое дитя. Дай Бог, чтобы он не испортился. А сколько искушений. Кому из юношей приходилось выслушивать хотя бы такие благодарности, какие сегодня я говорил ему! И человеческая натура защищается от порчи: он отвечал: «Да что же, это ничего…». Прискорбно, что у таких умирают отцы и матери раньше срока (едва ли пределом, положенным в Священном Писании). Английскими бы лордами им быть, хранящими честь своего отечества и поставляющими свою честь в служение ей! А будет ли? И я хоть на волосок заинтересован теперь в этом. Как мое сердце стремится к этому доброму юноше Александру Дмитриевичу, на помощь ему против соблазнов! — Скоро он ушел заниматься. — Мы пошли завтракать. Дети тише вошли, и я сказал графине, что в прошлый раз, когда они бурею ворвались, было эффектней. Подавали постное и скоромное. Постное было — жареная осетрина и белые грибы с рисом; то и другое очень вкусное, и я свободно завтракал, не считая себя обязанным болтать все время, хотя и рассказывал об осьминогах и каракатицах и больших японских реках. Питье — вода и квас; в рюмки наливали херес, потом красное. Пред завтраком закуска. — После завтрака, все, по русскому обычаю, благодарили графиню. Прежде и после все молились. Детям помешали рассыпаться по комнатам, о чем я сказал московской Шереметевой, а она графине. Кофе, за которым графиня велела всем детям подойти под благословение, так как я предварительно говорил о прошлом разе, когда они — кто не подвернется — просит благословения. Самый младший, толстый мальчуган, на лошади в Японию. За кофеем сказали, что граф Сергий Дмитриевич, больной, желает меня видеть; между тем старый граф не переставал рассказывать об японцах: уголь на живот, мускусные пилюли от опьянения, — наперед заготовленные в неводе шесть форелей и «сасими» из них, отобрание ключей от комнат японцев. — Граф Сергий — расцеловался и сказал, что, «если нужно что, чтобы писать ему, а он доложит Великому Князю (наследнику); что — очень желательно, чтобы Японский Император принял православие». Трость с золотым крючком в руках. — Он и больной очень мил и красив. Доложили, что Титов желает войти к нему; я вышел. — Предложение графинь Шереметевых — о пожертвовании шлейфа на саккос [35] Верхнее облачение высокопоставленного духовного лица ( ср. греч. ) — примеч. сост. Указателей. и прочее. Просил написать и меморандум об историческом платье и сказал, что и в Японии оно будет храниться как историческое. Графиня, супруга графа Сергия, просила известить о времени хиротонии, — хочет быть при этом. Московская графиня Шереметева все время была весьма любезна; супруга Сергия Дмитриевича сказала, что у нее есть небольшое денежное пожертвование, рублей сто; обещался после когда–нибудь вечером (часов в семь) быть и взять. Московская Шереметева проводила до лестницы. В Москве обещался быть у нее. — Был, между прочим, гвардеец — внук Высокопреосвященного Иннокентия — Ваня. На обратном пути заехал к графу Путятину, отдать графине Ольге Ефимовне просфору, вынутую сегодня о. Дмитрием — знак первой совместной с ним молитвы за нее и все семейство графа. Граф Евфимий Васильевич был очень весел и дал икону для о. Дмитрия и даже надписал ее. Тут же были княгиня Орбелиани (знаменитая пленница) и бывшая сестра милосердия в минувшей войне на Кавказе. Ужасы об обледеных раненых, о рубашке, заскорузлой от пролитой крови, возвращаемой казаку после выздоровления и оттираемой им, о невыдаче своего собственного белья и денег. — Вернувшись домой, снес на подпись Преосвященному Варлааму дело о рукоположении им о. Димитрия в диаконы и после отнес дело к о. Моисею; у него землячка Богоявленская, акушерка из Родовспомогательного заведения, — рассказы про труды и обмороки молодых учениц. — Студент Вихров приходил известить, что билет о. Дмитрию у секретаря Правления, — это значит, обещанный вчера Победоносцевым. Дионисий — и совет собрать ему в одно место все вещи о. Дмитрия. О. Иосиф — на пути к Василию Яковлевичу Михайловскому, — которому я раньше послал телеграмму с поздравлением с Ангелом и известием, что не могу быть у него сегодня. — В восемь часов — о. Дмитрий; подписал доверенность, расписку в получении креста и в займе у меня 1000 рублей. Я сдал ему дароносицу с заранее взятыми мною у о. Севастьяна из Благовещенской Церкви Святыми дарами, билет от Духовского Собора и письма к о. Сретенскому в Москву и о. Анатолию. О. Александр Сыренский с илитоном и вязаным покрывалом; подоспел к проводу, не чая. — В Академию — проводить о. Дмитрия. Студенты сердечно провожали, пропели «Спаси, Господи» превосходными голосами и горячо расцеловались, просили меня беречь о. Дмитрия, долго ждали в комнате и внизу извозчиков. Я взял для доставления после книги от Аполлонии Черкасовой. Отец о. Дмитрия — у подъезда Академии, с открытой головой, ловящий поцеловать руку, в просьбе беречь его сына. Никогда не забуду этого момента. Я ответил, что о. Дмитрий не менее дорог теперь и мне, чем ему. Было всего три извозчика, и за множеством вещей невозможно было ехать проводить, поэтому распрощались здесь, у крыльца Академии, чтобы встретиться в Японии. С о. Сыренским прошли Лавру и простились. Он все настаивал, чтобы о. Димитрий взял его теплую рясу. Какой он истинно добрый! — Студентам говорил в комнате: «Не желает ли еще кто?» «Трудно–де, — отреченье от мира страшно».