Петер Вайдхаас - И обратил свой гнев в книжную пыль...

Когда мы стояли перед лифтом, она рассказала мне такие подробности про товарища Феррейра, которые, собственно, можно знать, только находясь в близких дружественных отношениях, и тогда меня взяли сомнения. Внизу в вестибюле я прошел к телефону и позвонил товарищу Ферро. Все мгновенно прояснилось.

Вы должны знать — вот уже несколько недель мы живем здесь в крайне нервозной обстановке. Мы ежедневно ожидаем военного нападения! Вы вели себя довольно легкомысленно!

86-й день

Мы ищем пути, как покинуть эту страну. Билетов на автобус через горный перевал на Мендосу, в Аргентину, уже нет. И кроме того, говорят, что перевал закрыт — не то по политическим соображениям, не то из-за снежной лавины. Освальдо дает нам письмо министерства внутренних дел для начальника пограничной службы, который все еще верен Альенде.

Мы обедаем вместе с Хосе Феррейра: когда начнется гражданская война? Фашизм — это воинствующая сила капитала в кризисные времена!

87-й день

Мы опять идем к Хосе Феррейра. Встречаемся там и с другими бразильскими «товарищами». Мы едем в их «Школьный центр», а под конец на стройку ресторана, который должен в будущем прокормить группу. В наполовину уже собранной кухне съедаем по несколько сэндвичей.

Я возвращаюсь в отель и собираю чемоданы, что не так-то просто — добавилось много книг. Вечером мы перебираемся в маленькую квартирку Мадлены и Хосе Феррейра. Разговариваем всю ночь напролет.

Эти «товарищи» поражают меня своей удивительной открытостью и дружелюбием, которые они проявляют, несмотря на нависшую над ними угрозу в борьбе за выживание.

Я невольно сравниваю себя с ними: свои вечные заботы о стабильности собственного положения, непрестанное стремление надежно оградить себя со всех сторон и выстроить жизнь в стройную систему я воспринимаю как ограниченность мышления. Этот формализм и осторожность во многом лишили меня спонтанности действий. Кроме отдельных вспышек ненависти, являющихся признаком бессилия, я, собственно, не способен больше ни на какую спонтанную реакцию.

Живу ли я еще полетами духа от эмоциональных бесед, восторгами по поводу живописного ландшафта, красивого лица, взгляда, глубины мысли?

Что меня еще интересует сегодня — это как вписаться в плавное течение обстоятельств. Я все время живу с некоторым опережением событий, с заботой о завтрашнем дне, о том, «что будет дальше». Жизнь все больше становится для меня долгом: успеть сделать все вовремя!

Ночью мне приснился сон про красного быка.

Я ищу за скалой твердый, как камень, мяч — его бросил туда какой-то мужчина (мой отец?). Но нахожу труп быка: осторожно! гниющая падаль!

— Тебе нельзя показывать мне ничего блестящего! — говорит бык.

Я вытаскиваю из кармана осколок зеркала, который отобрал у двух играющих девочек, и ослепляю быка лучом солнца. Бык поднимается, его голова наливается краской, словно он собирается чихнуть, — он стоит, еще пошатываясь, и отфыркивается. Я убегаю в комнату и приказываю своим детям закрыть все двери.

Быка сменяет велосипедист — он упал с велосипеда и весь перепачкался в песке. Я спешу ему на помощь.

88-й день

Перевал все еще закрыт, и мы едем со всем своим багажом в аэропорт. Нас обещают отправить рейсом авиакомпании «Aerolinias Argentinas» в Кордову. Через шесть часов ожидания наши надежды разбиваются. Но нам все-таки удается вылететь с «British Caledonian» в Буэнос-Айрес. Мягкий сервис одетых в шотландские юбочки стюардесс вызывает щемящую боль: удалось-таки вырваться оттуда — из этой полной опасностей латиноамериканской жизни!

Освальдо и все его «compaceros», с которыми мы успели познакомиться в Сантьяго, были застрелены на второй день пиночетовского путча. Он пытался добыть оружие со складов министерства внутренних дел для борьбы с путчистами.

Во Франкфурте испытываю после возвращения трудности: как снова войти в обыденную жизнь и рабочий ритм. Решающий день, однако, неудержимо приближается.

Наконец Наблюдательный совет Франкфуртской книжной ярмарки пригласил 5 кандидатов из 19, участвовавших в конкурсе на замещение должности директора книжной ярмарки, т. е. преемников Зигфреда Тауберта, в Штайгенбергер-отель Франкфуртского аэропорта на «предварительное» собеседование. Это были д-р Мюллер-Рёмхельд, Александр У. Мартенс, пресс-секретарь Биржевого объединения германской книжной торговли д-р Кристиан Улиг (сын хорошо известного Фридриха Улига, по учебникам которого «Ученик в издательстве» и «Ученик в книжной лавке» все мы осваивали эту профессию и который, мало того, выполнил государственное поручение в связи с программой оказания помощи развивающимся странам и поставил на ноги за два последних года педагогическое издательство на Мадагаскаре), еще один претендент, некая мистическая фигура, о которой мы только знали, что он занимает должность германского генерального консула в Калькутте, ну и, наконец, я.

3 июля 1973 года стоял жаркий воскресный день. Биржевое объединение праздновало коллективный выезд на природу. А мы, кандидаты, один за другим представали перед строгими экзаменаторами.

Как вы представляете себе будущее Франкфуртской книжной ярмарки? Это был один из решающих вопросов, который, как я догадывался, позволял выявить скрытые внутренние резервы кандидата.

Пусть немного, но я все же был знаком с механизмом работы этого высокого собрания. Поэтому не стал пускаться ни в какие заумные рассуждения, а просто ответил:

— Думаю, стоит продолжить политику господина Тауберта. Ведь это он сделал ярмарку такой, какая она есть сегодня!

На этой точке зрения, так я надеялся, всем им было сойтись проще. А для ветрогона, каким меня считали некоторые члены совета, я держался на удивление подчеркнуто солидно.

Мы были свободны, а члены совета удалились для вынесения трудного решения.

Мысленно я все еще находился в Латинской Америке и вообще не питал никаких иллюзий. Я отправился домой, лег на тахту и заснул. В четыре часа пополудни, как нам рекомендовали, я набрал номер отеля и попросил соединить меня с конференц-залом, где совещались члены совета.

Трубку взял господин Фридрих из издательства «dtv-ферлаг».

Я произнес:

— Говорит Вайдхаас, я хотел бы узнать…

Я услышал, как господин Фридрих прикрыл трубку рукой и крикнул в зал:

— Это Вайдхаас… — Где-то в глубине слышался шум нескольких голосов, говоривших одновременно. Наконец господин Фридрих снова обратился ко мне: — Господин Вайдхаас, это вы!

Я не понял:

— Да, это говорит Вайдхаас, я бы хотел…

— Нет, нет, господин Вайдхаас, это — вы!

Я, словно меня стукнули пыльным мешком, принялся опять за свое:

— Ну да, это Вайдхаас, вы меня не поняли…