Александр Панцов - Дэн Сяопин

— Чжо Линь! — сказала ей как-то в один из томительных вечеров бабушка Ся, мачеха Дэна, не разбиравшаяся в политике, но всем сердцем любившая пасынка. — Тебе нужно трезво взглянуть на ситуацию. Сколько лет вы женаты! Ты должна хорошо понимать его. Если разведешься, совершишь глупость!

Чжо с удивлением посмотрела на нее:

— Мама! Я действительно его хорошо понимаю. Так что успокойтесь! Я не разведусь 226.

«В период „культурной революции“ наша мама изо всех сил поддерживала отца, — вспоминает старшая дочь Дэна, Дэн Линь, — и хотя вокруг кричали: „Долой Дэн Сяопина! Дэн Сяопин — второе самое крупное лицо в партии, находящееся у власти и идущее по капиталистическому пути“, „он такой, он сякой“, она больше всех заботилась о нем, ухаживала за ним, делила с ним и счастье, и горе, и их сердца бились в унисон» 227.

Конечно, Чжо Линь очень нервничала, особенно по поводу детей: ведь тех уже прорабатывали в их учебных заведениях как членов «черной семьи каппутиста № 2». Но даже ради них она не могла бросить мужа. Напротив, вселяла в них веру в невиновность отца, рассказывая о его героическом прошлом. Она хотела, чтобы «ее сыновья и дочери знали, что отец — чистый человек» 228.

И те тоже вели себя в целом достойно, хотя под давлением хунвэйбинов принимали участие в собраниях «критики и борьбы» и, сдерживая слезы, формально осуждали отца. Как-то раз дочери Дэна были даже вынуждены написать дацзыбао, которую вывесили на одной из стен в Чжуннаньхае, неуклюже раскритиковав главу семьи за какие-то частности. Однако главного («Мы порываем с отцом-каппутистом») не сказали 229. Павликов Морозовых из них не получилось.

Между тем «культурная революция» стремительно неслась по стране, все более окрашиваясь в кровавый цвет. Оголтелые хунвэйбины, от самого «великого кормчего» получившие право громить «каппутистов», упивались террором. Волна насилия стремительно захлестывала Пекин, а за ним и другие города Китая. И наиболее страшную роль в кровавой драме играли даже не студенты вузов, с которых, собственно, всё началось, а обезумевшие от вседозволенности подростки, школьники средних и даже начальных учебных заведений. Дети, не успевшие повзрослеть, волчата, почувствовавшие запах крови, невежественные фанатики, возомнившие себя титанами, восставшими против «каппутистов»! Их насчитывалось в стране огромное множество: более тринадцати миллионов! И именно на них-то и сделал свою безнравственную ставку Мао Цзэдун, раздувший дичайший пожар «культурной революции». Своими «постановлениями», воззваниями и дацзыбао он отравил души детей, совершив тягчайшее преступление. Ведь что может быть преступнее развращения малолетних?

Только в одном Пекине за два месяца (август — сентябрь) разъяренными юнцами были убиты 1772 человека, заподозренные в принадлежности к «каппутистам». В Шанхае за то же время погибли 1238 человек (704 из них сами свели счеты с жизнью, будучи не в силах снести издевательства подростков-хунвэйбинов). Органы же безопасности не вмешивались. «В конце концов плохие люди — это плохие люди, так что, если их и забьют до смерти, не велика беда!» — инструктировал своих подчиненных министр общественной безопасности, строго следовавший инструкциям «великого кормчего» 230. «Китай такая многонаселенная страна! Что мы не можем обойтись без нескольких человек?» — говорил тогда же Мао 231.

В первую очередь подростки преследовали учителей. В некоторых школах отдельные классы переоборудовали в тюрьмы, где учащиеся издевались над беспомощными педагогами, арестованными ими же по обвинению в принадлежности к «черной банде буржуазных реакционных авторитетов». Педагогов пытали, били и унижали, многих доводили до смерти. Одна из таких тюрем находилась прямо напротив резиденции ЦК КПК Чжуннаньхай, в музыкальном зале средней школы № 6. На одной из ее стен кровью учителей было написано: «Да здравствует красный террор!» 232. Именно так молодежь понимала лозунг Мао: «В ходе Великой культурной революции необходимо полностью покончить с таким явлением, как господство буржуазной интеллигенции в наших учебных заведениях» 233. А как еще она могла его понимать?

Во всех городах и поселках Китая хунвэйбины устраивали показательные представления, главными действующими лицами которых были арестованные ими «каппутисты». Замиравших от ужаса пожилых людей водили по улицам, заломив им руки, под гогот и злобные крики толпы, а потом организовывали судилища, заставляя «контрреволюционный ревизионистский элемент такой-то» или «члена черной антипартийной банды такую-то» кланяться революционным массам.

В самом конце декабря 1966 года подстрекаемые Чжан Чуньцяо цзаофани (бунтари — так называли себя «революционные» рабочие) штурмом взяли здание шанхайского горкома партии. Возглавлял бунт некий Ван Хунвэнь, «начальник генштаба» шанхайских цзаофаней. В результате шанхайский горком, по словам Чжан Чуньцяо, «был парализован и больше ему никто не подчинялся» 234.

Шестого января цзаофани устроили грандиозный 100-тысячный митинг «критики и борьбы» на Народной площади Шанхая, на котором заставили первого секретаря горкома, мэра города и других членов городской администрации признаться в своих «преступлениях» 235. Вслед за тем цзаофани, поддержанные командованием шанхайского гарнизона, приступили к формированию новых органов городской власти.

Узнав о захвате шанхайского горкома, Мао призвал «всю страну, всю партию, всё правительство, все вооруженные силы и весь народ» учиться на примере Шанхая 236. После этого по всей стране началось создание новых органов власти — так называемых революционных комитетов, в которых портфели должны были делиться между представителями трех сторон: главарями хунвэйбинов и цзаофаней, офицерами НОАК и «революционными кадровыми работниками». «Культурная революция» продолжала углубляться.

Одиннадцатого января 1967 года Политбюро ЦК приняло решение лишить Лю, Дэна и некоторых других высших «каппутистов», в том числе знакомого нам Чэнь Юня, права участия в своих заседаниях 237. 1 же апреля «Жэньминь жибао» и «Хунци» опубликовали статью против Лю и Дэна. Именно в ней Дэн впервые в открытой печати был назван «вторым самым крупным лицом в партии, находящимся у власти и идущим по капиталистическому пути».

И тогда Дэн не выдержал. 3 апреля он написал почтительное письмо «великому кормчему», заявив, что уже с 12 января хочет увидеться с ним, чтобы испросить «наставления». «Я ощущаю, что характер моих ошибок уже определен», — покорно заметил он 238. И попал в «десятку». Этого-то как раз и ждал от него Мао Цзэдун, все это время лелеивший свои обиды. Как же он любил, чтобы люди перед ним унижались!