Александр Панцов - Дэн Сяопин

Между тем в начале мая 1930 года Дэн получил известие о том, что Ли Минжуй и Чжан Юньи со своими войсками вновь объявились в Гуанси, причем недалеко от Дунланя, примерно в 70 ли к востоку. Дэн сразу же поспешил к ним, чтобы обсудить ситуацию. Поразмыслив, все трое решили вновь продвигаться в Босэ, куда через некоторое время и направились двумя колоннами. Им позарез нужны были деньги, чтобы выплатить жалованье солдатам. В результате, взяв город, они в который уже раз спровоцировали эпидемию грабежей по всей округе. Вот что писала тогда об этом китайская пресса: «Красная армия… заняла район Босэ, немедленно установив режим террора на площади в 170 [квадратных] миль… Многие богачи пожалели… почему не родились бедняками, а чиновники — простыми людьми» 79.

Правда, немало жителей города и близлежащих деревень, не дожидаясь нового нашествия коммунистов, заранее спаслись бегством. Все более или менее зажиточные купцы, например, уплыли в Наньнин. При этом увезли с собой не только товары первой необходимости, но и огромные запасы опиума стоимостью 800 тысяч долларов 80. Это, конечно, не могло не расстроить Дэна и его товарищей: взять с города много они уже не могли. Да и надолго оставаться в нем им не следовало. К Босэ стремительно продвигался юньнаньский генерал Чжан Чун, к столкновению с которым «красные» не были готовы. «Юньнаньская армия умела воевать, это был серьезный враг», — вспоминал позже Дэн 81. Пришлось срочно эвакуироваться в местечко Пинма за 60 ли вниз по реке Юцзян. Здесь 7-й корпус оставался до середины осени. Радиосвязь с Шанхаем отсутствовала, и Дэн не мог ни отчитаться о работе, ни получить указания.

Неожиданно в конце сентября из Гонконга к нему в Пинма прибыл специальный представитель созданного в начале 1930 года Южного бюро ЦК Компартии Китая, высшего органа партийной власти не только в Гуанси, но и в других южных провинциях — от Юньнани до Фуцзяни. Звали этого человека Дэн Ган, и был он лишь на год старше Дэна. Всего за несколько недель до того он вернулся в Китай из Москвы, где, как прежде Дэн, учился в течение года в Университете трудящихся Китая, к тому времени переименованном в Коммунистический университет трудящихся Китая (КУТК). В Советском Союзе Дэн Ган носил странный псевдоним — Дон Стиль, хотя, конечно, мало походил на испанского или латиноамериканского аристократа 82. Он сообщил Дэну и командованию 7-го корпуса, что уже несколько месяцев назад, 11 июня 1930 года, Политбюро приняло сенсационное постановление «О новом революционном подъеме и победе первоначально в одной или нескольких провинциях». Написано оно было Ли Лисанем и, по существу, ориентировало коммунистов на развертывание немедленной революционной борьбы за власть. «Революция, сначала вспыхнув в Китае, вызовет великую мировую революцию», — говорилось в постановлении 83.

В этой связи на 7-й корпус возлагалась задача перейти в северо-восточную Гуанси и взять крупнейшие города Лючжоу, Гуйлинь и сам Кантон! 84План был, конечно, безумный, так как корпус в то время насчитывал всего семь с небольшим тысяч бойцов, а ему противостояли сотни тысяч солдат гоминьдановских и милитаристских войск. Но аналогичные по абсурдности планы летом — осенью 1930 года под нажимом Политбюро старались реализовать почти все коммунистические войска в советских районах. Мао и Чжу, например, безуспешно атаковали Наньчан и Чаншу, а отряды Хэ Луна (того самого экс-бандита, который 1 августа 1927 года возглавил мятеж в Наньчане) — угрожали Ухани.

Дэн и Чжан Юньи попытались мягко объяснить Дэн Гану, что выполнить намеченное будет трудно, но тот и слушать не захотел. Именно на него Южное бюро ЦК возложило миссию возглавить командование 7-м корпусом, так что дискуссии были неуместны. 2 октября расширенное заседание фронтового комитета приняло решение о походе, и через два дня на общем построении войска дали торжественную клятву сражаться не на жизнь, а на смерть 85.

В верховьях Юцзяна (в Дунлане) остались только отряды «старшего брата Ба». Забегая вперед скажем, что через два года, в октябре 1932-го, под натиском врага советская власть в Дунлане падет, а старину Вэй Бацюня настигнет смерть от руки собственного любимого племянника, который в одну из темных ночей заколет его сонного пикой, польстившись на обещанную гоминьдановцами награду в 1400 юаней. Голову Вэя он передаст гуансийским властям, которые в течение нескольких месяцев будут возить ее, заспиртованную в стеклянном кувшине, по городам и деревням провинции для устрашения возможных бунтарей. Похороненную затем в городе Учжоу на востоке провинции, эту голову найдут лишь в конце 1961 года, через 12 лет после прихода Компартии Китая к власти. Череп эксгумируют и отправят в Пекин (очевидно, для тщательной экспертизы), а на месте прежнего захоронения построят мемориал 86. Что же касается тела «старшего брата Ба», то его предадут земле сами дунланьские крестьяне, сразу же после гибели бунтаря. Они похоронят его в окрестностях уездного центра, у подножия красивой горы Тэяшань (Большой зуб). После же коммунистической революции, в 1951 году, новые власти перенесут останки Вэя в Дунланьский городской парк павших героев.

Но все это будет позже, а пока главные силы 7-й корпуса начали кружить по северо-восточной Гуанси и юго-западной Хунани, тщетно пытаясь пробиться к Лючжоу или Гуйлиню. По дороге они захватывали маленькие городки, нещадно грабили их и тут же оставляли под натиском превосходящего по силе противника. В конце концов, в начале января 1931 года, потеряв две трети состава, добрались до отдаленного гуансийского городка Цюаньчжоу, зажатого меж заснеженных гор на границе с Хунанью в 250 ли к северу от Гуйлиня. Здесь, не выдержав, Дэн и Чжан Юньи резко выступили против продолжения авантюры. Поступок был смелым, но на этот раз своих командиров поддержали многие участники похода, после чего Дэн Ган, не в силах противостоять большинству, срочно выехал жаловаться в ЦК 87. Каково же было его разочарование, когда, прибыв через месяц в Шанхай, он узнал, что лилисаневский курс был уже давно отменен ЦК, получившим грозный окрик из Москвы. Разглагольствовавший об «обострении всех противоречий» в Китае Коминтерн явно не ожидал, что вожди китайской компартии в спешном порядке развернут атаки на крупные города, обескровливая свою Красную армию и провоцируя мировую революцию.

По иронии судьбы Исполком Коминтерна осадил Ли Лисаня как раз в тот момент, когда Дэн Ган приехал к Дэн Сяопину в конце сентября 1930 года. 24–28 сентября расширенный пленум ЦК Компартии Китая заслушал «беспощадную» самокритику Ли Лисаня, после чего несчастный Ли по требованию Сталина выехал в Москву на проработку. 16 ноября в Китае получили «Письмо ИККИ о лилисаневщине», в котором политическая линия Ли объявлялась «антимарксистской», «антиленинской», «оппортунистической» и «по существу» троцкистской 88. А в начале января 1931 года в Шанхае специальный посланец Кремля, бывший ректор Коммунистического университета трудящихся Китая Павел Миф (настоящие имя, отчество и фамилия — Михаил Александрович Фортус), на новом расширенном пленуме ЦК реорганизовал руководящие органы китайской компартии, волевым решением введя в Политбюро, а затем и в его Постоянный комитет своего бывшего студента, знакомого нам Чэнь Шаоюя (псевдоним — Иван Андреевич Голубев), до того не входившего даже в Центральный комитет. После этого именно Чэнь, начавший доминировать в руководстве партии, развернул оголтелую антилилисаневскую кампанию, поддержанный некоторыми другими выпускниками Коммунистического университета, прежде всего введенным Мифом в состав ЦК Шэнь Цзэминем (псевдоним — Гудков, кличка — Гудок), а также Бо Гу (настоящее имя — Цинь Бансянь, русский псевдоним — Погорелов, клички — Погги и Погнер), Ван Цзясяном (клички — Коммунар и Коммусон) и Чэнь Юаньдао (Невский). Старые вожди партии, Сян Чжунфа, Чжоу Эньлай и Чжан Готао, тоже входившие в Постоянный комитет, были вынуждены принять новый курс, несмотря на то что особого уважения к «мифовским птенцам» питать не могли.