Александр Панцов - Дэн Сяопин

Всё, казалось, развивалось в лучшую сторону, но Мао, не возражавший на первых порах против того, чтобы люди «поэкспериментировали», во второй половине 1961-го начал выражать недовольство возрождением «единоличников». В сентябре ЦК издал директиву, осуждавшую семейный подряд 76. А в конце декабря Мао спросил первого секретаря Аньхойского парткома: «Производство восстановили, будем ли отменять „систему“ [семейной] ответственности“?» Но секретарь, лоббировавший подряд с весны 1961-го, ответил вопросом на вопрос: «Массы только попробовали сахара, может, дать им поработать еще какое-то время?» 77

Мао вознегодовал и через некоторое время прогнал посмевшего ему перечить аньхойца с высокого поста. Однако саму систему подряда не отменил, и она продолжала распространяться по всей стране.

В январе — феврале 1962 года «великий кормчий» получил новый удар. Произошло это на расширенном совещании Центрального комитета в Пекине — самом представительном за всю историю партии. В собрании, длившемся с 11 января по 7 февраля, приняли участие семь тысяч руководящих работников со всей страны: даже в наиболее многочисленном VIII съезде китайской компартии и то участвовало только 1026 делегатов. Отвечал за созыв и проведение форума Дэн, так что Мао имел все основания вновь быть им недовольным. Ведь «великий кормчий» рассчитывал, что этот форум «хорошо проанализирует опыт и уроки прошлого и выработает единую позицию», а на деле столкнулся с самой серьезной критикой, какую ему только приходилось слышать в последнее время.

Дэн, правда, мало что мог сделать, даже если бы хотел: ситуация вышла из-под его контроля. Его собственный заместитель по Секретариату ЦК Пэн Чжэнь первым атаковал Мао в открытую. В провале «большого скачка» он сначала обвинил весь Постоянный комитет Политбюро, но потом перешел на личности, сконцентрировав критику на самом Председателе. Он напомнил, что именно Мао настаивал на ускоренном переходе к коммунизму и агитировал за общественные столовые. Все слушали затаив дыхание. А Дэн подал голос (то ли желая разрядить обстановку, то ли, наоборот, поощряя Пэна продолжать критику): «Мы тут недавно были у Председателя, и он сказал: „Вы меня… превратили в святого, но святых не бывает. У всех есть недостатки и ошибки. Вопрос только в том, сколько их. Не бойтесь говорить о моих недостатках, революцию делали не Чэнь Дусю и Ван Мин, а я со всеми остальными“».

После этого Пэн Чжэнь, совершенно «распоясавшись», объявил: «Даже если авторитет Председателя Мао и не так высок, как пик Эверест, он все же напоминает гору Тайшань [72] Эверест (Джомолунгма) — высочайшая гора мира, расположенная в Гималаях, высота — 8844 метра. Тайшань — священная для китайцев гора на западе провинции Шаньдун, высота — более полутора тысяч метров. — настолько, что, если мы и снимем с этой горы несколько тонн земли, она все равно останется высокой. Его авторитет также огромен, как Восточно-Китайское море — вычерпай из него хоть несколько грузовиков воды, все равно останется много. Сейчас в партии наблюдается тенденция — люди не смеют выражать свое мнение, не осмеливаются выступать с критикой своих ошибок. Как будто, если выступишь, потерпишь крах. Но если бы Председатель Мао, совершив хотя бы один процент ошибок или хотя бы одну тысячную процента, не выступил с самокритикой, это было бы дурно для нашей партии».

На следующий день верный «кормчему» левак Чэнь Бода стал урезонивать Пэн Чжэня, но тот добавил: «Давайте проясним вопрос о Председателе Мао. Похоже, слова Пэн Чжэня о том, что Председателя Мао можно критиковать, не приобрели популярность. Я же [только] хотел опровергнуть представление о том, что критиковать можно всех, кроме Председателя Мао. Ведь такое представление неправильное» 78.

Пэн вообще в последнее время то и дело проявлял норов. Этот уроженец северокитайской провинции Шаньси, высокий, дородный мужчина, бывший только на два года старше Дэна, после катастрофического провала «большого скачка» на какое-то время, казалось, потерял самообладание. Начиная с 1960 года он нет-нет да и выражал скептическое отношение к дискредитировавшему себя вождю. Так, мог себе позволить публично усомниться в величии его «идей»: «Являются ли идеи Мао Цзэдуна „учением“? Это следует обсудить». И даже самого Председателя: «Кто первый — пусть скажут потомки; работа еще не закончена!» 79

Мао до поры до времени терпел это, но раздражение накапливалось. И не только против Пэна, но и против Дэна — непосредственного начальника слишком прямодушного шаньсийца. Однако через несколько дней после выступления Пэн Чжэня на совещании выступил Лю Шаоци, вновь сказавший о неблагоприятном для Председателя «соотношении пальцев»: «Если говорить о стране в целом, то недостатки и успехи нельзя соотносить по принципу один палец и девять пальцев. Боюсь, речь должна идти о трех пальцах и семи пальцах. Есть [даже] некоторые районы, о которых можно сказать, что там недостатки и ошибки составляют больше трех пальцев». И далее: «Еще бытует представление о том, что „левый“ лучше правого… Я думаю, что это представление неверное, ошибочное» 80.

После таких слов Мао мог только демонстративно бросить в лицо Лю, Пэн Чжэню и всем остальным свою «самокритику». И он это сделал, признав то, о чем многие уже догадывались: «Я не понимаю многих вопросов экономического строительства… Сравнительно большее внимание я уделял проблемам общественного строя, проблемам производственных отношений. Что же касается производительных сил, то здесь мои знания мизерны».

«Очистившись» таким образом, Мао перешел в контратаку, потребовав и от других «товарищей» самокритики: «Что есть на душе, то и выскажи открыто, час потрать, самое большее два часа, но всё, что есть, выложи» 81.

Этот призыв конечно же нашел отзвук, и партийные руководители, обгоняя друг друга, стали каяться в грехах. Выступил и Дэн, который, очевидно, почувствовал, что Мао вне себя от негодования, и решил уладить конфликт. Его речь могла бы служить образцом бюрократического искусства. С одной стороны, он довольно мудро разделил ответственность за «большой скачок» между всеми членами партии, взяв при этом основную часть вины на себя и руководимый им Секретариат ЦК. С другой — воздал хвалу «самокритичному» Мао Цзэдуну и его всепобеждающим «идеям». После этого, подытожив сказанное, объявил, что вообще-то говоря, несмотря на ряд недостатков и ошибок, в Китае всё хорошо: и идеология, и партия, и ЦК «во главе с товарищем Мао Цзэдуном», и кадры, и традиции, и стиль работы, и даже народные массы. А от «прекрасных партийных традиций» компартия отступала в последние годы только потому, что «немало наших товарищей недостаточно усердно изучали или не вполне адекватно понимали идеи Мао Цзэдуна» 82.