Александр Панцов - Дэн Сяопин

Что-то Дэн совсем утратил бдительность. То ли думал, что Мао искренне признал «ошибки», то ли — что вернее — на самом деле искренне полагал, что иного пути возрождения экономики КНР нет. В конце концов не он один в то время смело ринулся в атаку на ветряные мельницы! Неужели все эти романтики всерьез считали, что Мао можно переубедить?

Трудно сказать. Пока же 7 июля на пленуме ЦК комсомола Дэн вновь повторил крамольную фразу о кошках, причем на этот раз придал ей глубокий теоретический смысл. Правда, преподнес ее уже как сычуаньскую поговорку и на всякий случай прикрылся авторитетом старого друга, маршала Лю Бочэна. Вот что он сказал: «Надо поднять энтузиазм крестьян для того, чтобы они увеличили сельскохозяйственное производство… Говоря о сражениях, товарищ Лю Бочэн неизменно приводил сычуаньскую поговорку: „Неважно, желтая кошка или черная, если она ловит мышей, это хорошая кошка“. Причина, по которой мы смогли разбить Чан Кайши, заключается в том, что мы не болтали о старых правилах и не шли проторенными путями, а исходили из обстановки. Вот потому и победили. Сейчас надо восстановить сельскохозяйственное производство, поэтому тоже нужно исходить из конкретной обстановки. А это значит, что никоим образом нельзя придерживаться только одной незыблемой формы производственных отношений, следует применять те формы, которые стимулируют активность масс» 97.

Для Мао, напряженно следившего за всем, что говорили и делали в Пекине его младшие товарищи, вышедшие, казалось, из повиновения, слова Дэн Сяопина означали одно: даже такие верные соратники, как Дэн, были готовы восстановить в стране капитализм! Ведь Генеральный секретарь ЦК утверждал, что любые формы производственных отношений хороши, если экономика успешно развивается!

На самом деле, конечно, Дэн не имел в виду восстановление частной собственности на землю. Все формы производственных отношений, о которых он говорил, являлись социалистическими. На пленуме ЦК комсомола он даже специально подчеркнул: «Говоря в целом, во всей стране мы должны укреплять коллективное хозяйство, укреплять социалистическую систему. Это наша основная задача» 98. Но Мао на это не обратил внимания.

В страшном гневе не только на Дэна, но и на всех остальных «подрядников» «великий кормчий» тут же вернулся в Пекин. И первый, кого он принял, был Лю Шаоци. Тот зашел к Мао сказать, что Чэнь Юнь и Тянь Цзяин хотели бы поговорить. Мао, плававший в бассейне, разозлился. Выйдя из воды, он обрушился на Лю с упреками: «Сейчас вновь делят землю — так же, как в старое проклятое время. Что ты сделал, чтобы остановить это? Что произойдет, когда я умру?» 99После этого он принял Чэнь Юня, который, не догадываясь о настроении «великого кормчего», начал рассуждать о целесообразности довольно длительного сосуществования индивидуальной и коллективной собственности. И тут Мао так разозлился, что стал кричать: «„Единоличники, делящие землю“, — это развал коллективного хозяйства, это ревизионизм!» 100На полях доклада Чэнь Юня он написал: «Этот человек, Чэнь Юнь, — по происхождению мелкий бизнесмен. Он не может исправить свой буржуазный характер. Его все время клонит направо» 101.

Чэнь Юнь испугался 102. Вскоре он написал Дэну письмо для передачи Мао, в котором просил дать ему отпуск «по состоянию здоровья». Из этого отпуска он выйдет только после смерти Председателя.

Разобравшись с Чэнь Юнем, Мао в присутствии Лю, Чжоу, Дэна и левака Чэнь Бода обрушился на Тянь Цзяина и Дэн Цзыхуэя. А затем потребовал от Чэнь Бода, возглавлявшего тогда редакцию журнала ЦК «Хунци», подготовить проект резолюции об укреплении коллективного хозяйства «народных коммун» и развитии сельскохозяйственного производства. Под его давлением Центральный комитет срочно издал циркуляр, запрещавший пропагандировать семейный подряд 103, а вскоре фанатично преданный Председателю Чэнь Бода подготовил и проект резолюции, который был рассмотрен и принят на очередном, 10-м, пленуме ЦК в сентябре 1962 года 104.

Осторожный Чжоу, который все это время избегал разговоров на опасные в политическом отношении темы и не высказывался ни за, ни против подряда, сразу поддержал «великого кормчего». Да и Дэн с Лю, испугавшись не меньше, чем Чэнь Юнь, сочли за благо одобрить всё, что требовал вождь. Очевидец вспоминает: «После того как позиция Председателя Мао стала известна, никто [уже] не мог не изменить соответственно и свою позицию» 105.

Дэн бросился звонить первому секретарю ЦК комсомола Ху Яобану, с которым был знаком еще по совместной партработе в Сычуани, потребовав немедленно вычеркнуть из стенограммы его речи злополучных животных 106. А Лю на встрече с кадровыми работниками, направлявшимися в низовые организации, специально поднял вопрос о порочности семейного подряда, заявив, что и высшие, и низшие ганьбу, к сожалению, «потеряли веру в коллективное хозяйство» 107.

Но Мао продолжал развивать наступление. За время отпуска он, казалось, всё детально продумал и теперь брал реванш за то унижение, через которое прошел на совещании семи тысяч руководящих работников. Как бы ни был экономически эффективен семейный подряд, принять его он не мог, ибо не желал допустить реставрацию капитализма!

В течение месяца, в июле — августе, в курортном местечке Бэйдайхэ близ Тяньцзиня он «промывал мозги» руководящим ганьбу, собрав их со всей страны на новое рабочее совещание. Накануне на встрече с первыми секретарями комитетов партии провинций, автономных районов и городов центрального подчинения он раскричался: «Вы за социализм или капитализм?!.. Сейчас некоторые выступают за введение подрядной системы в масштабах всей страны, вплоть до раздела земли. Компартия выступает за раздел земли?» 108На самом же совещании уже более спокойно внушал притихшим товарищам: «Единоличное хозяйство неизбежно ведет к поляризации, а для этого не надо и двух лет, расслоение начнется уже через год… Хрущев и то не осмелился открыто распустить колхозы» 109.

Ссылка на Никиту Сергеевича была не случайна. Ко времени совещания в Бэйдайхэ в советско-китайских отношениях царил уже полный разлад. После некоторого потепления на Московском совещании 1960 года вновь, с весны 1961-го, возобновилась жесткая полемика: на этот раз в связи с дальнейшим ухудшением отношений Компартии Советского Союза с Албанской партией труда, союзником китайской компартии. Вождь албанской партии, сталинист Энвер Ходжа, полностью разгромивший в начале 1961 года свою внутрипартийную прохрущевскую оппозицию, резко усилил тогда нападки на СССР и лично Хрущева, которого, как и китайцы, стал обвинять в «ревизионизме». У албанского лидера к Никите Сергеевичу имелся большой список претензий: он осуждал его и за борьбу с культом личности Сталина, и за «мирный переход» и «мирное сосуществование», и особенно за прекращение экономической помощи его стране после того, как албанская делегация не поддержала хрущевских атак на китайскую компартию во время съезда румынской компартии. В ноябре 1960 года на Московском совещании Ходжа даже выплеснул на Хрущева свою обиду публично: «В то время как в Советском Союзе могут объедаться крысы, албанский народ умирает от голода, так как руководство Албанской партии труда не склоняется перед волей советского руководства» 110. (Услышав это, глава Компартии Испании Долорес Ибаррури сравнила Ходжу «с собакой, кусающей руку, кормящую ее хлебом» 111. Сравнение явно страдало, поскольку Хрущев к тому времени перестал кормить албанцев.) После этого в мае 1961-го Президиум ЦК КПСС предпринял новые антиалбанские шаги: прекратил поставки вооружения в эту страну и вывел восемь советских подводных лодок с военно-морской базы в албанском городе Влёра 112. Мао, разумеется, поддержал албанцев, и пошло-поехало. Начался обмен письмами и взаимными упреками.