Олег Гриневский - Перелом. От Брежнева к Горбачеву

Зайков: Этот вопрос тоже решен. Мы его внимательно рассмотрели и пришли к выводу: можно пойти на уведомление о внегарнизонной деятельности свыше 12— 16 тысяч человек. Товарищ Ахромеев тогда с нами согласился. Я не понимаю, почему он сейчас этот вопрос снова теребит.

Ахромеев: Нас беспокоит, что вновь и вновь поднимается вопрос об инспекции. Сама эта форма проверки не совместима с доверием. Натовцы будут инспектировать не только уведомляемую, но и возможную деятельность, то есть практически любую деятельность войск. Причем и с земли, и с воздуха. Все это ведет к легализации разведки и наносит ущерб безопасности.

Горбачева: Ну а что в этом страшного? Разве мы сами не ведем разведку? И что такого нового их инспекторы могут узнать?

Ахромеев: Если согласиться на инспекцию, то может случиться так, что мы станем развертывать дивизию, а тут нагрянут натовские инспекторы, и им придется показать, как развертываются наши дивизии.

Горбачев: Но и мы у них можем увидеть...

Ахромеев: У них дивизии уже развернуты, а у нас нет. Поэтому они могут узнать наши мобилизационные планы и мероприятия. По этим причинам министерство обороны не может дать согласие на проведение инспекции на территории Советского Союза. Это наша твердая позиция.

Горбачев (сурово): Принимать решения об инспекции будет не министерство обороны, а Политбюро. Пока этот вопрос не стоит. Но если возникнет, то Политбюро его решит и будет принимать во внимание не только соображения, о которых здесь говорил маршал Ахромеев, а всю совокупность политических, экономических и военных факторов.

Стокгольмской конференции сейчас надо уделять особое внимание. Как представляется, именно на этом направлении можно достичь сейчас поворота в европейских делах, да и в международных отношениях в целом. Успех в Стокгольме — это то ключевое звено, взявшись за которое можно привести в действие всю цепочку международных переговоров и неотложных международных дел. Но для решения этой проблемы требуется сильная политическая воля.

На этом дискуссия закончилась, и Политбюро утвердило дополнительные директивы для Стокгольма в том виде, как они были представлены. А на следующий день, как обычно, в газетах появилось официальное сообщение «В Политбюро ЦК КПСС», где кратко сообщалось о главных проблемах, рассматривавшихся на заседании. В нем был абзац:

«Политбюро заслушало информацию главы советской делегации О.А. Гриневского на конференции по мерам укрепления доверия и безопасности и разоружению в Европе. Делегации даны указания активно добиваться на основе взаимности результативного завершения этого важного международного форума». [167] Правда, 27 июня 1986 года.

Это было нечто новое. Обычно на заседаниях Политбюро рассматривалось несколько десятков вопросов — иногда больше сотни. Но сообщалось о 5— 10 самых важных и преимущественно из внутренней жизни. Наши же проблемы проходили под рубрикой «Политбюро рассмотрело также некоторые другие вопросы». Так что же произошло? В тот же день Шеварднадзе разъяснил:

— На Политбюро была драка, — пожалуй, первое серьёзное столкновение с военными. А абзац этот, — сказал он, лукаво посмеиваясь, — был вставлен по указанию самого Михаила Сергеевича. Он говорит — надо помочь Гриневскому двигать дело. Это оградит его от нападок военных.

Пользуясь минутой благорасположения, я попросил министра об одном — позволить делегации самой реализовать директивы. Сегодня, убеждал я его, у нас действительно есть возможность договориться о пороге уведомлений в вилке между 11 и 16 тысячами человек. Но если завтра Горбачев публично объявит о готовности Советского Союза снизить уровень уведомлений до 12 тысяч, то это, конечно, произведет большой политический эффект. Но Запад все равно не согласится, и нам в Стокгольме придется искать договоренность уже в вилке между 6 и 11 тысячами.

Шеварднадзе в ответ смеялся, называл меня торгашом, но в конце концов сказал:

— Давайте договоримся вот о чем: Вы поезжайте в Стокгольм, но пока воздержитесь от реализации директив до визита Миттерана в Москву в начале июля. На переговорах с министром иностранных дел Рэмоном я постараюсь достичь принципиальной договоренности по основным нерешенным проблемам. Это будет жестом в отношении Франции, но сделает ее нашим вольным или невольным партнером на переговорах. Тогда и вам в Стокгольме будет легче торговаться по своим цифрам.

Торговля началась во время визита президента Франции в Москву 8 — 9 июля 1986 года. В ходе встречи Шеварднадзе с министром иностранных дел Франции Ж.— Б. Рэмоном, пожалуй, впервые проявился его переговорный стиль, которого он будет придерживаться потом последующие пять лет. Да и французы были в своем амплуа.

Накануне вечером команда советских переговорщиков собралась в кабинете у министра. Вопреки прежним обычаям расселись за большим столом для заседаний: с одной стороны министр, по правую руку которого сидел молчаливый и загадочный, как Будда, Ковалев, а по другую — его новые помощники С.П. Тарасенко и Т.С. Степанов. Это были помощники «по существу» — Тарасенко глубоко знал проблемы и фонтанировал оригинальными идеями, а Степанов, который приехал в Москву вместе с новым министром из Тбилиси, хорошо излагал их в несколько высокопарном стиле, который так любил Шеварднадзе. На противоположенной стороне стола в качестве оппонентов сидели переговорщики и руководители мидовских подразделений.

Министр внимательно читал подготовленную для него памятку и сравнивал её с директивами, время от времени давая указания добавить тот или иной пассаж. Дойдя до Стокгольмской конференции, он велел включить в памятку перенос самостоятельных учений ВВС на второй этап Конференции. Я стал протестовать: мы не можем этого делать — необходимо специальное решение Политбюро. Но Шеварднадзе сказал:

— Не волнуйтесь, пожалуйста, я обо всем договорился с Михаилом Сергеевичем.

Перешли к инспекциям. Министр спросил , какую позицию занимает французская делегация в Стокгольме? Я ответил, что она придерживается линии НАТО и настаивает на инспекции. Но есть и нюансы — посол Гашиньяр давал понять, что число инспекций может быть значительно сокращено. Один раз у него даже проскользнули слова — «установить квоту инспекций», хотя каких— либо конкретных цифр не называл.

— Вот и хорошо, — сказал Шеварднадзе. Давайте поймаем его на слове. Скажем Рэмону: мы обратили внимание на слова Гашиньяра, который высказал в неофициальном порядке мнение, что можно обозначить ежегодную квоту инспекции, которая была бы весьма ограниченной, к примеру, 1 — 2 инспекции в год.