Олег Гриневский - Перелом. От Брежнева к Горбачеву

О его перемещении уже ходили слухи. И вроде бы сам Андрей Андреевич хотел завершить свою долгую карьеру столь почетным образом. К тому же и возраст — 76 лет. В общем, эта часть плана Горбачева шока не вызвала. Но кто будет министром иностранных дел?

Между тем Горбачев в свойственной ему грубовато — откровенной манере говорил, что за последние годы в МИДе выросли крупные дипломаты — Г.М. Корниенко, С.В. Червоненко, А.Ф. Добрынин... Но «мысли у нас пошли в другом направлении. На пост министра нужна крупная фигура, человек из нашего с вами состава, которого мы хорошо знаем и в котором мы уверены».

— Воспитана целая когорта дипломатов, — попробовал было вмешаться Громыко.

Но Горбачев на это никак не отреагировал и неожиданно предложил назначить Шеварднадзе, подчеркнув, что внешняя политика должна находиться в руках партии. Ему присуще чувство нового, смелость и оригинальность подходов. Кроме того, «нужно иметь ввиду и такой момент, со значением произнёс Генсек: страна у нас многонациональная, и необходимо, чтобы это находило отражение и в составе центральных органов партии». [104] См. Шеварднадзе Эдуард. Мой выбор. М. Новости, 1991, стр.79 — 81; А.С. Черняев Шесть лет с Горбачёвым М, Прогресс Культура, 1993, стр. 48 — 49.

В общем, всё стало ясно: Горбачёву не нужны на этом посту ни упрямый Громыко, ни карьерные дипломаты, связанные условностями дипломатической работы. К этому времени у него уже прорезался вкус к внешней политике и он сам, лично хочет ей руководить. А Шеварднадзе отводится роль послушного, безотказного исполнителя его воли. Это, видимо, понял, наконец, и упрямый Громыко, который до этого пытался напоминать про опытных дипломатов в МИДе. Он круто поменял позицию:

«Громыко. Предлагаю поддержать. Тов. Шеварднадзе — член руководящего центра. Это важно для министра иностранных дел.

Горбачёв. С МИДом нужно обращаться так, как он того заслуживает.

Громыко. Ленин говорил, что МИД — это отдел ЦК.

Пономарёв. Международная обстановка требует сильного руководителя.

Горбачёв. Убеждён, что, выдвинув на пост министра иностранных дел т. Шеварднадзе, поступим правильно.

Лигачёв. Поддерживаем». [105] Архив Президента РФ, Рабочая запись заседания Политбюро 29 июня 1985 года, л. 1 — 9.

Никто не возражал, и тут же Шеварднадзе из кандидатов сделали членом Политбюро. Вот и все. На этом таинство с назначением нового министра было завершено. О сути, какой должна теперь быть внешняя политика, не говорили.

Не говорили об этом и в понедельник 1 июля на пленуме ЦК. В его повестке дня значился неудобочитаемый вопрос «О дальнейшем развитии и повышении эффективности сельского хозяйства и других отраслей агропромышленного комплекса Нечерноземной зоны РСФСР в 1986 — 1990 годах». Но он мало кого интересовал — все ждали кадровых перемен. И они пошли.

Не выходя на трибуну, Горбачев стал говорить, что завтра сессия Верховного Совета и надо обсудить кандидатуру на должность Председателя Верховного совета. Он предлагает избрать Громыко. Но ни о заслугах Андрея Андреевича на поприще внешней политики, ни какой ей теперь предстоит быть при новом министре — ни слова.

Пленум, как обычно, единодушно поддержал Генсека. Тогда же из состава Политбюро на пенсию был выведен давний оппонент Горбачева Г.В. Романов. А секретарями ЦК были назначены Л.Н. Зайков (по оборонной промышленности) и Б.Н. Ельцин (по строительству и капитальным вложениям). Все это заняло полчаса — не больше. А через несколько дней, как новый аккорд во внешней политике, прозвучало объявление: встреча в верхах между Горбачёвым и Рейганом состоится в Женеве 19 — 20 ноября 1985 года

Так начались кардинальные перемены, которые надолго определят судьбу страны.

Вечером после Пленума Громыко в последний раз приехал в МИД. Вид у него был растерянный. И хотя загодя знал, что суждено ему идти на «повышение», но, наверное, просто морально не был готов покинуть кабинет, где провел почти три десятка лет. Каким— то не свойственным ему тоном он неуверенно поинтересовался, на месте ли кто— нибудь из руководства министерства — надо бы попрощаться. Ему четко, как и раньше, доложили, что все руководство МИД — члены Коллегии и заведующие отделами — на своих местах и ждут вызова.

— Ну, что же, — сказал Громыко, — может быть, тогда встретимся в зале Коллегии?

Прощание было недолгим — без слез и печали, но вполне пристойным. После этого Андрей Андреевич пригласил в кабинет сотрудников секретариата, поблагодарил за службу, собрал свои вещи и навсегда уехал из высотного здания на Смоленской площади. Его проводил вниз до машины советник секретариата Сергей Крылов.

Через день ближе к вечеру в пустующем секретариате министра резко зазвонил телефон.

— Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе едет в МИД, — раздалось в трубке. — Говорит сопровождающий. Открывайте ворота.

Ему сказали, что ворот в МИДе нет. Пусть машина заезжает во двор. Там у подъезда его встретят. Встречал его по стечению случая тот же Крылов.

Войдя в кабинет, новый министр сразу же спросил:

— А где Корниенко?

Не успел он произнести эти слова, как дверь распахнулась, и вбежал запыхавшийся первый заместитель министра иностранных дел. Видимо, ему тоже позвонили из машины. О чем они говорили тогда, неизвестно. В своих мемуарах Корниенко напишет, что Шеварднадзе говорил о необходимости нам всем «работать, прежде всего, на Генерального секретаря». А он полагал, что работать надо ради общего дела [106] Георгий Корниенко,Холодная война. М,ОЛМА— ПРЕСС, 2001, стр. 378. . В общем, любви и согласия между ними никогда не будет.

Больше в тот день Шеварднадзе ни с кем не встречался. И улетел в Тбилиси сдавать дела.

На работу в МИД Шеварднадзе вышел в понедельник 8 июля. Сидел в кабинете один и никого не принимал. Кроме замов — и то далеко не всех. Просто сидел, смотрел документы и звонил по «вертушке». Но часто уходил в заднюю комнату отдыха и пропадал там часами. Видимо читал «бумаги».

Время клонилось к вечеру, а новый министр не подавал признаков жизни. Правда, помощники наблюдали за ним в «телевизор» — был такой секрет, не ведомый ни одному из министров. Если посмотреть в замочную скважину, которую окрестили в секретариате «телевизором», то хорошо был виден стол министра и сидит ли он за ним. Появился на пороге только полпервого ночи и сказал на прощание:

— Не беспокойтесь, я обычно ухожу раньше.

На очередной перерыв делегация прилетела 10 июля, и прямо из Шереметьева я поспешил на Смоленскую площадь.