Олег Гриневский - Перелом. От Брежнева к Горбачеву

А когда выходили из кабинета, он прямо сказал, тыча мне пальцем в грудь:

— Запомните: вопросы Стокгольмской конференции в Женеве обсуждаться не будут ни на каком уровне. И ничего конкретного в привязке к Стокгольму в Женеве не будет. С американцами уже все обговорено.

Короче говоря, мне дали ясно понять, чтобы я не высовывался. Новые директивы в этой ситуации просить было бесполезно. Да и две недели перерыва — срок очень короткий. В общем, приходилось уезжать в Стокгольм с пустыми руками.

Утром 4 ноября в Москву прилетел Шульц. Стояла морозная солнечная погода. Город был украшен красными флагами и транспарантами, славящими мудрую политику ЦК КПСС, — страна готовилась отмечать очередную годовщину Октябрьской революции. Но госсекретарю так и не удалось увидеть праздничную столицу. Шесть часов провел он в этот день в особняке МИД на улице Алексея Толстого, ведя жесткий диалог с Шеварднадзе.

А на следующий день в 10 часов утра его принял Горбачев. Как говорили люди из его близкого окружения, Генсек был явно раздражён: до встречи в верхах остаётся всего две недели, но так и неясно, чем конкретно она завершится.

— От американцев слышны лишь общие рассуждения, — сердился он, — А нам не нужна лишь ознакомительная, протокольная встреча с президентом. Нужно иметь что— то более реальное, чтобы убедить скептиков в Политбюро в целесообразности встречи с Рейганом.

Поэтому Горбачёв собирался поглубже прощупать Шульца. А чтобы подчеркнуть рабочий, деловой характер встречи, принимал американского госсекретаря не в Кремле, а в своём рабочем кабинете в ЦК на Старой площади.

Беседу Горбачёв начал напористо и энергично. Американцев он удивил обвинив их, что они полностью дезинформированы о положении в Советском Союзе и не понимают, что там происходит. А вот он, Горбачёв, хорошо знает всё про Америку. Знает даже, что Шульц работал в одной компании с Уайнбергером в Калифорнии до того, как оба они стали членами правительства США. И, как бы в доказательство, взял со стола лежащую перед ним книгу на английском языке «Соединённые Штаты в 1980 году» — сборник статей учёных Гуверовского института в Стэнфорде.

И тут Шульц решил обозначить главную тему предстоящего саммита — положение с правами человека в СССР. Но сделал это не прямо в лоб, как это делали обычно американские политики, а начал издалека. В наше время, принялся рассуждать он, наука и новые технологии быстро развиваются. «Мы покинули эру индустриализации и вошли в то, что можно назвать эрой информации. Закрытые общества не имеют будущего в эту эру. Люди должны обладать свободой выбора, передвижения, эмиграции и путешествий... Советская экономика должна радикально измениться, чтобы войти в эту новую эру».

Но Горбачёв видимо понял, куда клонит хитрый американец, и потому отделался шуткой:

— Хорошо бы Вам возглавить наш Госплан, — произнёс он, хитро улыбаясь. — У Вас явно больше идей, чем там у наших чиновников.

Тогда Шульц попытался перевести разговор в другое русло, сославшись на высказывание Рейгана, что для СССР и США лучше говорить друг с другом, чем друг о друге. Но не тут— то было. Горбачёв стоял на своём и стал горячо перечислять «американские иллюзии».

Американцы, говорил он, глубоко заблуждаются, когда считают, что у Советского Союза слабая экономика и потому гонка вооружений ещё больше ослабит её. Они напрасно надеются, что США сильнее в области новых технологий и смогут достичь превосходства путём осуществления СОИ. Они ошибаются, когда думают, что СССР больше заинтересован в женевских переговорах и что он старается нанести ущерб американским интересам в третьем мире. «Это всё иллюзии, подчеркнул Генсек. Советский Союз знает, как ответить на эти вызовы».

Горбачёв не скрывал своих эмоций и, когда говорил о необходимости поиска договорённости между нашими странами в области ядерных и космических вооружений. При этом особый упор делал на критике СОИ. Однако все его попытки завязать конкретный разговор, нащупать возможные области договорённости на встрече с Рейганом ни к чему не привели. Шульц вёл диалог в общем плане, сопровождая его ни к чему не обязывающими заявлениями о важности предстоящей встречи в верхах.

В общем, эту четырехчасовую встречу трудно назвать переговорами. Скорее, это было взаимное предъявление претензий, чем попытка найти решение проблем, разделяющих Советский Союз и США. Всё упиралось в СОИ. Из потока общих слов можно было лишь прийти к выводу, что обе стороны будут готовы обсуждать в Женеве разоружение, региональные конфликты и двусторонние отношения. Было также ясно, что американцы будут делать упор на положении с правами человека в СССР.

Под конец встречи Горбачев как всегда широко улыбался, но улыбка была вымученная. А Шульц выглядел холодно спокойным, как айсберг: если Горбачев давил на него, чтобы получить уступки, то у него ничего не получилось.

Горбачёв был разочарован. На Политбюро, когда обсуждались итоги встречи, прямо сказал, что ему не удалось «завязать» госсекретаря на предметный разговор и что у того, судя по всему, вообще ничего не было в багаже для предстоящей встречи в Женеве. А Шульц в своих мемуарах напишет, что, подводя итоги их беседы, он пришёл к такому выводу: Горбачёв «глубоко привержен коммунистической идеологии». Он хочет «не сменить существующий строй, а лишь подремонтировать его». [120] George Shultz, Turmoil and Triumph: My Years as Secretary of State. N.Y. 1993, p.595.

В один из этих дней Шульц в беседе с Шеварднадзе поднял вопрос о Стокгольмской конференции.

— В прошлый раз в Нью— Йорке, — сказал госсекретарь , — Вы сказали, что мы «волочим ноги» в Стокгольме. Я внимательно посмотрел на эти ноги и убедился, что они довольно быстро двигаются.

Не успел Шеварднадзе ответить, как тут же в разговор буквально встрял Корниенко:

— В каком направлении?

— В этом ведь все дело, — поддержал его Шеварднадзе. — Нам представляется, что американская сторона занимает там неконструктивную позицию.

Однако Шульц, не обращая внимания на эти выпады, высказал некоторые соображения, которые могли перекликаться с тем, что говорил Берри в Стокгольме перед концом прошлой сессии.

— Предварительная фаза работы над конкретными формулировками, которая началась на Стокгольмской конференции, сузит расхождения. Но нет необходимости вновь открывать вопросы, которые уже урегулированы мандатом мадридской встречи, ставить вопрос о независимо проводимых учениях ВВС и ВМС. Если бы удалось согласовать общие рамки укрепления доверия, то мы могли бы поддержать принцип неприменения силы. При согласии с указанными основами можно поручить нашим представителям в Стокгольме подготовить соответствующий текст для включения в итоговый документ. Это дало бы импульс работе Конференции.