Глеб Скороходов - Мои королевы: Раневская, Зелёная, Пельтцер

– А что за фильм? – спросила Ф. Г.

– Это по Гайдару – есть такой молодой писатель. Картина будет называться «Дума про казака Голоту». Действие происходит в Гражданскую войну.

– И что же вы предлагаете мне играть?

– Роли у меня для вас, собственно, нет, – замявшись, ответил Савченко, – но она будет, как только вы согласитесь. Там в сценарии есть дьячок, вернее попик, сельский попик – к нему мальчишки приходят выменять йоду на сало. Скупой такой попик, прижимистый – капли йода даром не даст. Так вот, если вы согласитесь сниматься, мы сделаем из него женщину – он будет попадьей.

Марка, посвященная Фаине Георгиевне Раневской

– Ну, если вам не жаль оскопить человека, я согласна, – сказала Ф. Г., а затем добавила: – Но надо еще подумать, посмотреть, попробовать.

– Верно, верно, – ухватился за ее слова Савченко, – вы совершенно правы! Надо попробовать. Приезжайте к нам на студию, здесь и разберемся.

На следующий день Раневская была в павильоне. Савченко предложил загримироваться – для пробы. Ф. Г. сделала это с удовольствием – попадья, каких она видела немало в Крыму и на Украине, была первой подобной ролью в ее биографии. По просьбе Ф. Г. попадья получила тощую косичку, которой уделяла в дальнейшем особое внимание.

Раневская вошла в павильон – здесь приготовили выгородку: угол комнаты в поповском доме с маленькими окнами, скамьей, клеткой с канарейками и отгороженным досками закутком для свиньи с поросятами – от них в павильоне стоял дух, как в свинарнике.

– Фаина Георгиевна, —попросил Савченко, —мы пока примеримся с аппаратурой, вы походите по комнате, поимпровизируйте, текста тут никакого нет. Просто попадья у себя дома – такой, скажем, кусок. Дайте свет, – распорядился он.

– И я, – рассказывает Ф. Г., – совершенно спокойно вошла в комнату, как в родной дом. Не знаю, почему так сразу отлично почувствовала себя преуспевающей попадьей, очень довольной жизнью. Подошла к птичкам, сунула к ним в клетку палец и засмеялась: «Рыбы мои золотые, все вы прыгаете и прыгаете, покою себе не даете». Наклонилась к поросятам и воскликнула: «Дети вы мои родные! Дети вы мои дорогие!» Поросята радостно захрюкали.

Осветители схватились за животы, а Савченко крикнул:

– Стоп! Достаточно! – и стал меня хвалить: – Это то, что мне нужно, чего не хватало фильму.

– Хорошо, – остановила я его. – К сожалению, я не волнуюсь только на репетиции, а на съемке умру со страху и, конечно же, так не сыграю, – и тяжело вздохнула: – Ну, давайте попробуем снимать.

В роли попадьи в фильме «Дума про казака Голоту»

– Снимать ничего не надо, – засмеялся Игорь Андреевич, – все уже снято!

– И знаете, что удивительно, – сказала Ф. Г., – эта первая проба, единственная, так и вошла в фильм – случай в кино, говорят, уникальный!..

– Вы должны сейчас же рассказать мне все, что вы говорите обо мне, – сказала Ф. Г., когда я похвастал, что прочел о ней лекцию.

Лекция, как мне казалось, прошла удачно, слушали внимательно (это было занятие одного из университетов культуры), задавали вопросы, аплодировали фрагментам. Тема – «Работа Раневской в кино», но я немного говорил и о ролях, сыгранных в театре, о том, как Ф. Г. впервые пришла на сцену.

В ее первом контракте, который она подписала в 1915 году на зимний сезон, Раневская приглашалась в Керчь «на роли героинь-кокетт с пением и танцами». Антрепренерша обусловила плату – «35 рублей со своим гардеробом». Мне очень понравились эти формулировки, особенно если учесть, что «свой гардероб» умещался у дебютантки в одном чемоданчике.

– Откуда вы все это взяли? – к моему сообщению о лекции Ф.Г. отнеслась очень настороженно и допрашивала меня с придирчивостью экзаменатора, решившего провалить абитуриента.

Я назвал книгу, которую прочел, и добавил:

– Я видел все ваши фильмы, многие спектакли. Кроме того, о многом вы рассказали мне сами.

– Книга, которую вы прочитали, бредовая, путаная, и я не знаю, что вы там почерпнули. Кроме того, я ничего вам не рассказывала. Нет уж, давайте устраивайтесь поудобнее, – она указала мне кресло, – и прочитайте мне вашу лекцию. И не улыбайтесь – я уже слыхала об одном типе, халтурщике, которого я и в глаза никогда не видела, – как он где-то выступал с рассказом обо мне. А потом пошли возмущенные письма от слушателей, почему я разрешаю говорить подобные бредни. Нет уж, рассказывайте, рассказывайте, я должна знать все – от слова до слова.

Театр им. Моссовета, где Фаина Георгиевна играла в 1949-1955 и 1963-1984 гг.

Я чувствовал ее доброе отношение ко мне и понимал, что беспокойство и гнев Ф. Г. вызваны обостренным отношением ко всему, что касается ее творчества. Убедить ее, что я не похож на того типа, можно было бы, наверное, если бы я прочитал ту лекцию снова. Но я не мог этого сделать.

Я не актер, и задача повторить то, что я читал час назад, то есть сыграть, показалась мне непосильной. Кроме того, сразу стало ясно, что сказанное в ее отсутствие я не могу произнести при ней. Все мои оценки прозвучали бы фальшиво, неуместно и неприятно, как неприкрытая, явная лесть.

И еще мешало одно обстоятельство: разговаривая со слушателем, я обычно воспринимаю его как человека, которого хотел бы обратить в свою веру, убедить в том, что Раневская чудная актриса, помочь ему увидеть грани ее таланта, рассказать о сочетании трагического и комического дара в одном лице. Убеждать в этом Ф. Г. было бы нелепо и смешно! А без такого стремления доказать, убедить мое сообщение делается аморфным и никому не нужным.

– Я говорил, что роль госпожи Луазо… – замямлил я и никак не мог избавиться от этого оборота – «я говорил, что»…

Но Ф. Г., к счастью, и не ждала от меня лекции. По мере довольно унылого изложения основных тезисов она успокаивалась, выражение подозрительности исчезло с ее лица. И вдруг произошел взрыв.

– А в заключение, – сказал я с облегчением, – я говорю, что Раневская прожила в кино яркую, интересную, счастливую жизнь. Она много сыграла, и, конечно, еще не раз мы увидим…

Глеб Скороходов – советский и российский писатель, драматург, журналист, автор этой книги

– Постойте, как вы говорите – счастливую?! – Ее брови сдвинулись, а глаза стали грозными, ястребиными, как на фотопробе Старицкой. – Счастливую?! Это у меня счастливая жизнь в кино? Да как у вас повернулся язык?! Счастливая?! Когда я столько раз снималась в дерьме, когда не сделала и половины того, что могла бы сделать?! Есть ли у меня в кино еще хоть одна роль на уровне «Мечты»? А сколько бы я могла сыграть! Где эти роли?! О каком счастье вы говорите?!!