Анна Гагарина - Слово о сыне

Дала мне тетка на обзаведенье своим хозяйством корову испольную с условием: как отелится — вернуть, ну а теленочек нам останется. Пособирали денег как могли, купили жеребенка да поросенка. Стали прямо как в сказке жить-поживать да детей наживать.

...Не раз слышала я слова о том, что жизнь деревенская тяжелая. Что ж, не спорю: труд крестьянский — физический, нелегкий, но, на мой взгляд, он, как никакой другой, приносит много радости. Потому что связан с живой жизнью, с творчеством.

Конечно, кто-то удивится: какое такое творчество? А как же?! Разве ежедневно не творит крестьянин урожай, не работает над улучшением пород скота? В силу скромности своей деревенские люди, конечно, не говорят (и даже не думают!), что делают что-то чрезвычайное, необычное. А делают... Нужны тут глубокие знания, которые из поколения в поколение передаются как уклад жизни, как что-то привычное. Многими неброскими хитростями да тонкостями надо овладеть, чтобы урожая хорошего добиться. Знать и чувствовать, насколько глубоко пахать, да когда бороновать, да не пожалеть труда — сорняки выполоть да вовремя и с умом унавозить поле... Жатва! Бывало, руки, все тело гудят от тысячи поклонов, но в селе праздник — хлеб идет! Земля с благодарностью отвечает тебе на заботу.

А ежедневная работа со скотинкой! И напоить, и накормить, и обиходить, и слово ласковое сказать ей надо. Да что я говорю! Делаешь-то не по необходимости, а потому что хочется, чтобы корова твоя в настроении была, чтобы лошадь гладкая да ухоженная, поросята — смирные, не визгливые, а гуси наши серые, сухопутные — степенные и жирные. Растишь да наблюдаешь, что живность лучше любит, на что откликается, что ее умиротворяет. И здесь труду твоему воздается.

Вот и говорю: нелегко, но радостно работалось нам с Алешей. Усталости будто и не замечали. Да и проходила она скоро. А хозяйство росло, можно сказать, на глазах. Поженились — был только земельный надел да дом, а к 1933 году, ко времени создания колхоза, были у нас уже корова, племенной бык, лошадь, несколько поросят и овец, гусей да кур по нескольку десятков. Да и денег на новый дом поднакопили. В колхоз пришли не с пустыми руками, не меньше других принесли. Чтобы работать сообща, чтобы жить по-новому.

|Шестьдесят лет уж скоро нашему первенцу — Валентину Алексеевичу — исполнится. Зоя достигла пенсионного возраста, Юре в восемьдесят четвертом сровнялось бы пятьдесят, а спустя два года и Борису тоже было бы полсотни. А помню в мельчайших подробностях день рождения каждого из них.

Валя появился на свет 30 июля 1925 года. С утра я пошла жать. Начались схватки, а мне вроде бы от людей неудобно, присяду в рожь, пережду — и опять за работу. Когда стало совсем невмоготу, поспешила я домой... А там свекровь уж соседку позвала, опытную повитуху... Как же Алеша гордился — сын родился! Сам сделал качку (он все в доме делал своими руками), изукрасил ее, любовно подвесил, приговаривая: «Вот здесь Валюшке будет удобно».

Но не меньше радости принесло рождение Зои, долгожданной нашей девочки. Еще жива тогда была свекровь, она помогала нянчить ребяток. Умерла, когда Зое не исполнилось и года. В деревне, где с детьми обычно старые возятся, сложнехонько без такой подмоги. Но ничего — вырастили.

В начале марта 1934 года отвез меня Алексей Иванович в родильный дом в Гжатск. Акушерка, что принимала меня, пошутила:

— Ну раз к женскому дню ждем, значит, будет девочка.

Но прошел день восьмого марта, вечер, наступила ночь. Я-то так и ждала сыночка, даже имя мы ему заранее определили — Юрочка. Вот он и родился. Небольшой — три килограмма, но крепенький, аккуратненький. Привез меня Алексей Иванович домой, развернули мы мальчишечку. Зоя подошла, стала братика рассматривать да как удивленно закричит:

— Ой-ой, смотрите-ка! У него пальчики на ножках, как горошинки в стручке.

Почему-то частенько вспоминали потом эти ее слова, может, потому, что какие-то они бесхитростные были, а может, потому, что детская любовь так выразилась.

Через два года с небольшим, 2 июня 36-го, родился и последний наш мальчик — Бориска. Вот и вся наша семья.

Младших братишек нянчила Зоя. Правда, когда Юра родился, пригласила я одну старушку за мальчиком приглядывать. Но однажды Зоя прибежала на ферму (я в колхозе дояркой работала), сама вся в слезах:

— Бабушка Юру уронила! — плачет, сердится, а потом говорит: — Лучше я сама за ним ходить буду.

А самой-то семь всего! Но деревенские дети пораньше, чем городские, в работу включаются. Бывало, несет Зоя Юрку ко мне на ферму, чтобы я мальчонку покормила, платочек его собьется, пеленки растреплются. Бабоньки-подружки кричат:

— Нюра, Нюра, твоя помощница идет!

Я спешу навстречу, а мне тепло от гордости: вот какая девочка у меня растет добрая да умелая, вот какой мальчонка хорошенький, здоровенький.

Так все лето нянчила дочка братика своего. Осень подошла, убрали все с поля, Зоя эдак по-взрослому говорит:

— Ну теперь, мама, ты управишься с Юриком? Ведь сейчас полегче.

Я сразу не поняла, о чем она:

— Управлюсь,— отвечаю.

— А я,— говорит,— в школу пойду.

— Так ведь уже октябрь!

— Ничего. Я постараюсь.

Пошла в школу. Директор потом меня на улице повстречал, рассказал. Пришла дочь в класс и учительнице говорит:

— Хочу учиться.

Та стала возражать:

— Мы уж много прошли.

— А я все буквы знаю, складывать умею. Раньше прийти не могла, братика растила.

Оставили ее. И не пожалели: заниматься Зоя сразу стала отлично.

...Теперь, когда приходится немало выступать, отвечать на многочисленные вопросы, как же мы воспитывали детей, волей-неволей приходится задумываться о прошлом, выводы делать. Много сейчас говорится о том, что балованные и трудные дети вырастают там, где родители очень заняты, не уделяют ребятам сколько требуется внимания, вот дети, мол, и портятся.

Не знаю, правильна ли такая мысль. Для меня она сомнительна. Я вот вспоминаю нашу молодую жизнь. Мы с Алексеем Ивановичем заняты были так, что летом ни единой свободной минутки не было. А дети все выросли хорошими, работящими да добрыми, отзывчивыми да внимательными.

Что же, само это, что ли пришло? Думаю, что многое зависит от родителей. Вовсе не нужно следом за ребенком ходить и все ему подсказывать, поправлять да направлять. Никакого времени у родителей не хватит. Ребенку такой опекун тоже быстро надоест. Другое дело, если ты сам ребенку всей своей жизнью, делами своими пример будешь показывать.

В доме у нас сложилось распределение обязанностей. Хозяйство и скотина были за мной, а вся тяжелая плотницкая и столярная, словом, мужская работа — за Алексеем Ивановичем.

Ему никогда не приходилось будить меня, говорить: «Нюра, вставай, корову доить пора!» Встанешь сама часа в три утра, русскую печь затопишь, приготовишь еду на весь день, оставишь ее на загнетке. А тут уж пора корову доить да в стадо выгонять, глядишь — время пришло и на работу идти. Вечером после дойки скотину обиходишь, вещички ребятам пересмотришь — что подштопать, что починить, а там и спать пора.