Сергей Минцлов - Петербург в 1903-1910 годах

29 января. Алексеев молчит. 7 наших броненосных судов выбыло из строя, около 70 убитых и раненых — в этом и все наши сведения.

Вчерашнее сообщение «Петербургской газеты» нигде не подтверждается: все, стало быть, выдумка.

Кстати, сегодня ее у разносчиков нет: запретили в розничной продаже за вчерашний номер на две недели.

В городе недоумение; удивительный барометр публика: малейший пустяк выводит ее из равновесия и лишает возможности думать и соображать что-либо. Предположим даже, что нас разгромили в Порт-Артуре — Корея и Манчжурия велики, есть еще где встретиться и померяться силами!

В почтамте была сегодня телеграмма из Лондона, будто бы русский броненосец потоплен японцами, а два транспорта захвачены в плен с 2000 наших войск. Чего ради молчит «Правительственный вестник»? Лучше знать самую скверную правду, чем слушать и верить — как делает публика — в десять раз преувеличенному вранью о чем бы то то ни было!

Кстати, интересная подробность: японский посланник перед выездом из Петербурга уплатил по предъявленному ему нашим телеграфом счету за тринадцать последних дней — десять тысяч рублей.

Петербург щегольнул: пожертвовал полтора миллиона на войну; со всех сторон начинают стекаться пожертвования; газеты полны сообщениями о них.

30 января. В немецких газетах есть телеграммы, что два русских крейсера — «Варяг» и «Кореец» сдались без боя японцам в Чемульпо.

По городу расклеены объявления о потерях японцев при Порт-Артуре, причем о потоплении их крейсера нет ни слова; в конце публика извещается: «ввиду распространившихся в городе разных неблагоприятных слухов из неблагонадежных иностранных источников, что подтверждения их не имеется».

Вчера около 8 ч. вечера по Невскому шли две роты стрелков, отправлявшихся на Дальний Восток. Гигантская толпа залила всю ширину улицы, солдаты шли вперемешку со всяким людом, давка чрезвычайная. Гремело ура, в воздух летели шапки.

К. Булла. Солдаты отправляются на фронт (1904–1905)

Как, однако, всколыхнулась Россия!

Иностранные газеты сильно (и по делам) нападают на Алексеева, называют его бездарностью и т. д. Номера с этими статьями и телеграммами задержаны. Биржа вчера немного окрепла, что-то произойдет сегодня? Слышал, что вчера от государя была телеграмма Алексееву с требованием немедленных донесений о подробностях боя у Порт-Артура.

Вечер. Около 8 ч. вечера по городу начались манифестации. Толпы студентов и штатских вперемежку с дамами и национальными флагами в руках направились к Зимнему дворцу, оттуда по Невскому к Аничкову с пением «Боже царя храни» и «Коль славен». Тысячеголосое ура и пение гимнов у дворцов вызвали к окнам несколько фигур придворных.

Около 11 часов вмешалась полиция и стала разгонять наиболее неугомонных, причем некоторым пламя патриотизма пришлось погасить в участке; разгоняли кулаками и ножнами «селедок»; кое-кому долго придется попомнить начало японско-русской войны!

31 января. Нашею же миною взорван наш минный транспорт «Енисей». Что и говорить, на славу начали войну! Слухов в городе — не обобраться.

Рядом с проснувшимся патриотизмом приходится наталкиваться и на другие речи: на желание, чтобы японцы поколотили нас — для нашей же пользы. Говорят, что если мы побьем, то близкое уже «освобождение» России отодвинется опять вдаль, зазнаемся, все пойдет еще хуже, чем шло. Скорбят, что все другие интересы поглощены войной, и народное движение, так разраставшееся везде, ринулось в новое русло. Я лично желаю, чтобы прежде всего не легло срама на Русь. Что делать? Пусть реформы отодвинутся на несколько лет, жаль, но раз заварилась каша — надо выходить из нее с честью!

Сильное возмущение в ультра-либеральных кружках произвела всеподданнейшая телеграмма со всякими верноподданническими чувствами от тверского, на днях так посрамленного правительством, земства.

Вчерашние демонстрации происходили, оказывается, и около французского и английского посольств. Союзникам, конечно, орали ура, пели гимны, а англичанам устроили кошачий концерт. Тут-то, рассказывают участники, полиция и попросила их «честью» разойтись по домам. В общем же полиция теперь стушевалась почти совершенно.

Похоронили Михайловского.

Многотысячная толпа заливала всю площадь; в Преображенский собор нельзя было и протискаться. К изумлению и некоторому волнению публики, вдруг из одного из дворов появился жандармский отряд и направился к собору. К счастью, опричнина сия, переговорив с распорядителями и получив, вероятно, от них заверения, что беспорядков не будет, удалилась: быть бы скандалу иначе!

Гроб понесли на руках; на самом видном месте катафалка для венков, наверху, висел венок с надписью: «от находящихся в доме предварительного заключения».

Когда процессия двинулась — навстречу ей с Литейного донеслось «ура» — шли манифестанты-правительственники.

Разговоров велось гибель в толпе, увы, главным образом о войне, о студентах «белоподкладочниках», громко именующих свой кружок «Денницею» (переделанный их врагами, сторонниками стачек — в денник, т. е. конюшню) и организующих все эти гимны на улицах. Арабажин, напр., и др. убеждены (предлагали даже пари), что Япония побьет нас, так как наша Манчжурская дорога никуда не годна и может провезти в сутки не более 2000 чел. Вообще очень многие настроены весьма пессимистически и говорят, что как бы ни закончился национальный вопрос, — народный страшно пострадает. Предвещают голод и всякие ужасы вроде вмешательства Англии, полного обнищания и т. д., и т. д. Страшен черт, да милостив Бог!

Вечер. «Варяг» и «Кореец» погибли геройски, обороняясь от целой эскадры. «Кореец» затонул сам, а «Варяг» взорвал себя в последнюю минуту на воздух; крохотная владивостокская эскадра прорвалась в море и разгромила японский город Хакодате. Честь и слава молодцам!

Крейсер «Варяг»

Ехал домой и разговорился с извозчиком.

— Вот, — говорит, — барин, хозяин у меня четыре запряжки имеет, деньги, все у него есть, а в добровольцы ушел. Не могу утерпеть, говорит. Жена, теща плачут, куды, говорят, идешь, зачем ты? Не могу, говорит, утерпеть и кончено!

— Ну а ты как, — спрашиваю, — думаешь: кто кого — мы японцев побьем или они нас?

Ванька даже плюнул.

— Вот экакеньких-то да не одолеть? — он показал рукою на аршин от земли. — Одолеем. Мы смирно сидели, терпели, ну а теперь шабаш: теперь разворочались!

— Ну, а если все-таки побьют?