Сергей Минцлов - Петербург в 1903-1910 годах

— Голову то есть себе об панель тогда расшибу!

Рассказал затем, хохоча всей утробой, что видел на днях такую сценку. Шел китаец, а какой-то мальчишка лет 13 подскочил к нему и кричит (шли манифестанты) «долой шапку!» Китаец растерялся, глядит на него, а тот «кээк даст ему в ухо, китаец и брык с ног, да бежать потом. Смеху, смеху кругом что было!».

Привожу это как иллюстрацию к творящемуся теперь.

На Невском толпы хватали моряков и с криками «ура» качали их; досталось-таки и новоиспеченным мичманам. Павловское училище, как оказалось, еще только страстно ждет производства.

1 февраля. Ни градоначальника, ни министра народного просвещения в Питере еще нет; Унтербергер, про назначение которого так упорно и убедительно возвещали, по слухам отказался, отказались и другие. Да теперь и не интересуется никто ими.

По городу звенят бубенцы, наехали обычные масляничные вейки на своих коньках. Конечно, среди них много переодетых русских [72], тем не менее работают на славу.

4 февраля. В берлинских газетах есть телеграммы из Лондона и Парижа, будто наша владивостокская эскадра наскочила где-то на японские мины, и три крейсера погибли. Что-то скверно пока идут дела у нас на Востоке! Отовсюду сыплются пожертвования… то-то начнутся теперь кражи казны и этих денег! Великосветские дамы тоже занялись теперь в Аничковом дворце «работами» для раненых: пьют чай и трещат, как сороки. Таковы, по крайней мере, рассказы сведущих лиц. Белье же, т. е. настоящая работа, сдано бедным мастерицам прямо по возмутительной цене (тоже, благотворители!..) — кальсоны по и коп. и халаты по 15 коп. со штуки за работу. С раненых, дескать, должны дешевле брать!

5 февраля. Вранье в городе идет неимоверное: сегодня дошли до того, что будто взят Порт-Артур. Английские газеты тоже принесли новость в этом роде: «московские бояре возмутились и взяли и разрушили Кремль и много церквей». Дальше этой новости уже не пойдешь, а потому с сегодняшнего дня перестаю записывать всякие вести о войне. «Слишком много вранья!» — должен был бы сказать современный Калхас [73].

6 февраля . Разговаривал с одним из моряков, участвовавших в поисках (и отыскавшего) погибшего несколько лет тому назад от собственной ветхости броненосца «Русалку» [74].

В городе тогда же ходили рассказы, что не подняли ее только оттого, что пришлось бы отдать под суд все высшее морское начальство, до того корпус судна был ветх и так мошеннически был он построен. Моряк подтвердил все дословно; по той же причине погиб в свое время и «Гангут»; моряк этот, штурман торгового флота, человек, заслуживающий безусловного доверия, утверждает, что ремонты этих судов, хорошо известных ему, производились на бумаге, на деле же их только перекрашивали снаружи. На «Гангуте» вечно работали машины, выкачивая воду, просачивавшуюся во все пазы. В точно таком же состоянии, говорят, находится и прочая береговая оборона наша, вроде разных «Адмиралов» и «Не тронь меня» [75]. Последнее имечко занятное: «не тронь меня, сам развалюсь», так переиначивают его моряки.

В некоторых учреждениях, где собирали подписку об отчислении процент, из жалованья на войну, между прочим и в портовой таможне, произошли при этом скандалы: несколько поляков отказались подписаться на том основании, что «не желают помогать России, притесняющей их». Нечто подобное произошло и в институте гражданских инженеров.

В университете на днях случилось побоище: студенты избили нескольких студентов же за протест против манифестаций; драка была такая, что бойцы разошлись в разодранных мундирах, с воротничками, перевернутыми назад, или же совсем без них. Убедительное приведение к соглашению, что и говорить!

Смешные и нелепые слухи ходят среди нашего мещанства. Как пример, привожу тот, что удалось мне слышать.

Элиза Балетта

Великий князь Алексей [76], моряк, подарил своей любовнице Балетта — французской актрисе (Михайловского театра) маленькую серебряную модель корабля с бриллиантовыми гвоздиками. И вот в каком виде перешло это «событие» в народ; передается притом все это с неудовольствием, с покачиваниями голов, охами, но, разумеется, тихо: «Чего уж добра ждать; сколько денег зря губится! Алексей-то Лексаныч любовнице своей, французинке, серебряный карапь подарил, да целые дни с ней по морю на нем и катается!»

8 февраля. На улицах гремят и звенят бубенцы: их слышно даже через двойные рамы. Народа снует гибель, справляют последний день масляницы.

Относительно причин воспрещения розничной продажи «Петербургской газеты» слышал еще версию: хлопнули ее по карману будто бы за статью, где корили наших порт-артурских моряков за то, что «позорно проспали» подход японцев.

Пишу эти строки, а с Суворовского проспекта доносится пьяное «ура». «Ндравам» теперь в отношении дранья глоток не препятствуется!

На Инженерной ул. у дома Красного Креста бессменно дежурят целые толпы студентов, женщин и мужчин всех сословий; предложений так много, что попадают в ряды сестер и братьев милосердия один из десяти и даже двадцати человек. Пожертвования льются щедрой рукой.

10 февраля. Пущен нелепый слух, будто бы Алексеев отравился.

Закрыты высшие женские курсы. Начальство, без ведома слушательниц, представило верноподданнейший адрес от их имени с изъявлением разных чувств; курсистки, узнав об этом, вознегодовали — и справедливо — и устроили весьма бурную сходку. Результат — закрытие курсов. Да, трудно теперь разобраться, где истинно «верноподданнейшие» чувства, а где вынужденное присоединение к изъявлению таковых! Достаточно какому-нибудь ферту в собрании предложить такое подношение, то, если бы все остальные присутствующие не одобряли — вынуждены были бы «поднести», чтоб не подвергнуться в свою очередь поднесению какого-нибудь сюрприза вроде высылки, отсидки и т. д.

Телеграмма от Алексеева принесла весть о потоплении нами четырех японских торговых пароходов и об отбитии новой атаки миноносцев. Все-таки, что-то вроде успеха; на безрыбьи и рак рыба! По слухам, дела наши неважны и российское ротозейство сказалось вовсю: мало войск на Востоке, а наша драгоценная, стоившая миллиард Манчжурская дорога более 2000 человек в сутки не может пропустить.

12 февраля. Назначен новый градоначальник, генерал Фуллон [77]из Варшавы.

13 февраля. По рукам ходит забавная пародия на манифест о войне, начинающаяся таким образом: «Мы, Божиею милостью и т. д. … царь Ходынский и Кишиневский, Полтавский и Харьковский, царь Эриванский» и т. д. — перечислены все места, где бывали беспорядки, закончившиеся секуциями.