Сергей Минцлов - Петербург в 1903-1910 годах

Кстати, на том же митинге произошло следующее: какой-то господин попросил слова и предложил всем записать то чрезвычайно важное, что он имеет сообщить. Кто мог, достали карандаши и бумагу, и неизвестный продиктовал толпе рецепт бомб и исчез.

17 октября. Тревожное настроение усиливается. В редакции «Всходов» слышал, что было совещание газетных представителей Петербурга и все, кроме князя Ухтомского (редактор «С.-Пб. ведомостей») [160]и еще какой-то маленькой газетки, решили следующее: газетам завтра выйти, причем с цензурными правилами более не сообразоваться и устроить между собою круговую поруку и поддержку на случай закрытия газет правительством. «Союз союзов» [161]разогнан; Политехникум Трепов приказал очистить от студентов (там огромное общежитие) в 24 часа и пригрозил, в случае сопротивления, штыками. Все высшие учебные заведения заняты войсками и пулеметами; уверяют, будто царь слышать не хочет ни о каких уступках, и в верхних кругах твердо решили «залить революцию кровью». Похоже на ерунду, но тем не менее записываю, так как об этом усиленно твердят в городе, увеличивая общую тревогу. Рассказывают, будто морской министр Бирилев [162], поехавший на Черное море, взорвался или взорван с каким-то броненосцем, а остальная взбунтовавшаяся эскадра ушла неизвестно куда.

Забастовали, т. е., вернее, распущены чиновники Государственного банка: остановился, можно сказать, последний жизненный пульс Руси.

Забастовала и Финляндская железная дорога вплоть до Гельсингфорса. Питер теперь отрезан совершенно.

В министерств<���ах> произошли тревоги: в Департамент государственного казначейства явились сегодня трое каких-то господ (двое узнаны — какой-то присяжный поверенный и помощник присяжн. пов.). Шипов (директор) [163]вышел к ним в коридор, и они предложили ему от имени «временного нового» правительства прекратить занятия и распустить чиновников. Шипов крикнул на них: «Вон отсюда», и послал за стражей. «Временное» правительство быстро ретировалось.

В здании, где д<���епартамен>-т Шипова, помещается целый ряд их; мгновенно о случившемся узнало все чиновничество, высыпало в коридоры и зашумело. Стали раздаваться голоса — какое право имел Шипов отвечать так за все департаменты и т. д. Начало становиться довольно бурно, но… появился Федоров [164](начальник отдела торговли), и чинуши попритихли; на просьбу о сходке Федоров ответил решительным отказом, но добавил, что в виду тревожного времени, кто боится за себя или за семью свою, тот может не ходить на службу.

В Государственном контроле директор созвал своих начальников отделения и сказал то же самое, прибавив при этом, что сам он будет оставаться на своем посту до тех пор, пока его не удалят силой, но чиновников своих подвергать этому не хочет, и оставляет поэтому за ними полную свободу действий.

На улицах тихо. Окна магазинов по-прежнему заколочены, но торгуют везде, кроме аптек и газетчиков. Эти политических забастовок устраивать права не имеют!

Электричество действует почти повсюду.

18 октября. Ура! Мы свободные люди!!

Вчера был в гостях у Сиверса (члена ученого комитета Министерства финансов): вдруг за ужином раздался звонок; хозяин вышел посмотреть, кто пожаловал, и быстро возвратился с листком в руке.

— Господа, манифест!

Дважды прочли его и от души чокнулись за новую Россию. Нашлись и в нашем небольшом кружке скептики, но в общем шаг вперед сделан, и большая тяжесть свалилась с души!

Ночью возвращался от Сиверса по Невскому; везде горело электричество; по тротуарам и за извозчиками бегали мальчишки, размахивавшие листами бумаги и выкрикивавшие: «Манифест! Высочающий манифест!»

Манифест Николая II и Всеподданнейший доклад С. Ю. Витте с программой реформ в прибавлении к «Правительственному вестнику» (17 октября 1905 г.)

Сегодня на улицах вывешены флаги, на углах у расклеенных манифестов толпятся кучи прохожих. День серый и тусклый.

Говорят, что сегодня Николай приезжает из Петергофа в Зимний дворец, и что манифест этот дело рук Витте, который читал несчастному императору чуть ли не целые сутки историю французской революции с российскими комментариями.

Ночью, оказывается, не обошлось без происшествий. Около часу все бывшее на Невском бросилось на Загородный к Технологическому институту: в нем студенты устроили форт Шаброль [165], и их оцепили войска. В эти войска из института бросили бомбу, убили городового и извозчика; солдаты ответили залпом.

Затем — только что появился на улицах манифест — на углу Литейного и Невского остановился какой-то субъект и, собрав вокруг себя значительную толпу, начал говорить, что «Нет, теперь уж этого нам не нужно! Мы должны вести революцию до конца и т. д.» Там же мирно присутствовали пристав и два околодочных. Очевидно, слышавший эту речь А. Беграмов струсил, как сам признался, и поспешил скорей прочь.

12 часов дня. На Невском большое оживление; тротуары забиты народом. Конок все-таки нет. Николаевский вокзал закрыт; движение поддерживается только частными омнибусами. На углу Невского и Дегтярной я и шедший со мной А. И. Воскресенский были свидетелями любопытной сценки. Видим там небольшую толпу; некоторые из нее (было все простонародье) кричат: «Мерзавец! Палкой бы его, подлеца, по голове. Манифест смеет позорить!»

Оказалось, что какой-то субъект, прочтя прибитый к стене манифест, обругал его, за что едва не поплатился боками и должен был удирать во всю прыть.

2 часа дня. Поехал с женой на Невский проспект. Люди и экипажи запрудили его совершенно. Извозчик сообщил, что с заводов прибыли 2 парохода с рабочими, и что сегодня утром он был очевидцем, как у Технологического института гусары изрубили за что-то саблями какого-то господина: он получил три раны в голову [166].

На Невском у угла Суворовского мы встретили толпу рабочих, о которых сообщил извозчик. Впереди шли дети, было много простых, но чисто одетых женщин, мужчины производили опрятное, хорошее впечатление. У всех на левой стороне груди алели красные банты из лент; над процессией развевались два небольших, складных красных флага.

Теснившиеся по тротуарам прохожие махали шапками и кричали ура. Шествие отвечало тем же. Как-то странно и радостно было видеть эти красные флаги, банты, еще вчера бывшие под жесточайшим запретом, а сегодня мирно и беспрепятственно двигающиеся по городу! Николаевский вокзал открыт; около него, как всегда, белели ряды носильщиков, подъезжали извозчики с кладью и пассажирами — дорога, очевидно, работает.