Василий Цветков - Генерал Алексеев

Следующими по близости к генералу Алексееву были: полковник Генерального штаба Носков и генерал-квартирмейстер генерал Пустовойтенко. Первый из них но своим взглядам во многом походил на генерала Борисова, за исключением внешности, но которой он сильно смахивал на франтоватого “штабного писаря”. После революции он перешел на службу к большевикам и играл некоторую роль в красной армии. Второй из них играл при генерале Алексееве столь же бесцветную роль, какую играл генерал Янушкевич при великом князе Николае Николаевиче. Генерал Алексеев приблизил его к себе, вероятно, главным образом, потому, что он не мешал ему вести оперативное руководство и был точным и лишенным всякой инициативы исполнителем его воли и указаний.

Эти три лица принимали ближайшее участие в жизни и работе генерала Алексеева, пользовались особым его доверием, неотлучно находились при нем и всегда его сопровождали во время кратких прогулок, которые он иногда делал в парке, прилегающем к дому могилевского губернатора».

Мнение Бубнова о Борисове и Пустовойтенко представляется все же несколько преувеличенным. Для Алексеева было типичным стремление сохранить вокруг себя привычное окружение, и его «команда» в Ставке, несмотря на свою малочисленность, несомненно подходила ему психологически, а отнюдь не «политически» (тем более что политическими вопросами Алексеев в то время специально еще не занимался). Сослуживец-однополчанин Борисов, который занимался также сбором информации для подготовки в будущем издания «Истории войны», безупречные исполнители подготовленных Наштаверхом проектов — Пустовойтенко и Носков — вполне соответствовали его требованиям к штабным работникам. А Михаил Васильевич никогда не требовал от своих ближайших сотрудников большего, чем он рассчитывал от них получить.

Сделанный Бубновым вывод в отношении позиции Ставки, хотя и страдает определенной односторонностью, тем не менее не лишен интереса: «В большем или меньшем соответствии со взглядами генерала Алексеева и его окружения был сделан подбор новых офицеров Генерального штаба, заменивших собой получивших другие назначения офицеров бывшего Штаба великого князя Николая Николаевича. Новый личный состав Ставки, в котором потонули малочисленные остатки бывших сотрудников великого князя, наложил на нее иную печать, значительно отличавшуюся от того, можно сказать, возвышенно-рыцарского характера, который имел личный состав бывшей Ставки Великого князя; вследствие этого от новой Ставки трудно было бы ожидать проявления в критическую минуту возвышенных деяний и самопожертвования, что во время революции и обнаружилось».

Как вспоминал о. Георгий Шавельский, «дело и правда у него были на главном месте, и он всегда бесстрашно подходил к ним, не боясь разочарований, огорчений, неприятностей… Генерал Алексеев стремился узнать правду, какова бы она ни была. Когда я, по возвращении с фронта, являлся к нему для доклада, он часто обращался ко мне:

— Ну, о. Георгий, расскажите, что вы худого заметили на фронте? О хорошем и без вас донесут мне. Вот худое всегда скрывают. А мне надо прежде всего узнать худое, чтобы его исправить и предупредить худшее».

Но подобный пессимизм отнюдь не свидетельствовал о каких-то «пораженческих настроениях» или, как подчас утверждается в исторической публицистике, об «отсутствии патриотизма». Трезвый взгляд на ошибки и недостатки политико-экономической системы следовало ценить гораздо выше ничем не оправданного «оптимизма».

Сложно складывались отношения Ставки с Советом министров. По мнению Алексеева, от правительства, возглавляемого И.Л. Горемыкиным и, позднее, Б.В. Штюрмером, следовало требовать как можно больше для того, чтобы своевременно и в максимально возможном объеме удовлетворить все возраставшие военные запросы. Ситуация 1915 г., когда многие подразделения шли в бой с недостатком оружия и боеприпасов, не должна была повториться. Как отмечал министр торговли и промышленности князь В.Н. Шаховской, во время одного из совещаний генерал, который прежде «никакой политикой не занимался», в крайне резкой форме («так работать нельзя») обвинял правительственные структуры в невыполнении запланированных поставок снарядов летом 1916 г. Аналогичные претензии предъявлялись Алексеевым и в адрес Главного артиллерийского управления (ГАУ), возглавляемого генерал-лейтенантом А.А. Маниковским.

Самой Императрице приходилось советовать супругу успокоить Алексеева, переменить его отношение к правительству: «Для армии все будет сделано, и ни в чем не будет недостатка… Гучков старается обойти Алексеева, жалуется ему на всех министров (его подстрекает Поливанов) — на Штюрмера, Трепова, Шаховского, и отсюда понятно, почему Алексеев так настроен против министров, которые на самом деле стали лучше и более согласно работать, дела ведь стали налаживаться, и нам не придется опасаться никакого кризиса, если они и дальше так будут работать».

Однако переменить свое сложившееся отношение к тылу Алексееву удавалось с трудом. В августе 1916 г., по воспоминаниям посещавшего Ставку члена Государственной думы И. Демидова, Алексеев высказал ему свои впечатления от работы «высших сфер»: «Никогда мне и в голову не приходило, — говорил генерал, — что придется занять то высокое положение, которое я сейчас занимаю — и в военном смысле, и в смысле близости ко двору. Раньше мне приходилось слышать кое-что и о дворцовых сферах, и о правительстве. Я всегда думал, что эти рассказы — ложь. Я не мог допустить, чтобы такова была правда. И что же? Все, что я слышал, — это только сотая доля правды. Теперь я все увидел собственными глазами. Вот в этом кресле, на котором сидите Вы, побывали все министры русского правительства в эпоху величайшей войны… Ведь это не люди — это сумасшедшие куклы, которые решительно ничего не понимают. Мне — военному специалисту — приходится втолковывать им такие примитивные гражданские вещи, что за них стыдно становится. Теперь я уже больше и не пытаюсь этого делать. В последний раз, когда у меня был Горемыкин, я ему долго говорил о том, что нужно нашему фронту, чтобы мы могли хорошо закончить войну. Вы знаете, что он мне ответил: “Вам легко говорить обо всем этом, а вот Вы скажите Родзянко, чтобы меня поменьше в Думе бранили, а то все это легко слушать мне”. А потом встал и ушел. Вот Вам весь результат 2-х часового разговора Председателя Совета министров и начальника штаба Верховного Главнокомандующего. Зачем он приезжал, я так и не знаю. Никогда не думал, что такая страна, как Россия, могла бы иметь такое правительство, как министерство Горемыкина. А придворные сферы?… — генерал безнадежно махнул рукой. — Пока мне удавалось устранять их влияние на область моего ведения, хотя и тут, например, в вопросе назначений я иногда оказываюсь бессильным, но в остальном, повторяю, пока я не допускаю никаких посторонних гирь. Если же они появятся, я уйду, и пусть меня не бранят за это. Слишком велика ответственность». Весьма вероятно, что Демидов несколько неточен и субъективен, излагая слова Наштаверха, но все же подобная оценка, высказанная генералом, весьма показательна {33} 33 Шаховской В.Н. Sic transit gloria mundi (Так проходит мирская слава) 1893-1917 гг. Париж, 1952. С. 180, 182; Демидов И. «Три революционера» // Дни, Берлин, № 219, 21 июля 1923 г/, Стремоухов П.П. Указ. соч. С. 96; Бубнов А.Д. Указ. соч. С. 81—82; Богаевский А. Указ. соч. С. 12. .