Василий Цветков - Генерал Алексеев

Временно замещавший Алексеева во время его лечения в Крыму генерал от кавалерии В.И. Гурко также отмечал, что Михаил Васильевич предпочитал постоянно обедать в штабной столовой, вместе с остальными чинами Ставки. Здесь к соблюдению «обеденного этикета» относились гораздо проще. Кроме того, обеды в столовой «давали ему удобную возможность для общения со своими подчиненными, которых он, разумеется, в иных условиях встречал очень редко». Он мог также «переговорить с лицами, прибывшими в Ставку но делам и на беседы с которыми ему иначе приходилось бы тратить свое драгоценное время».

Можно отметить и еще одну, вполне прозаическую, причину отсутствия генерала на «высочайших завтраках». Выросший в простой армейской среде Алексеев смущался отсутствием, как он считал, должных манер ведения застольных бесед, светских разговоров, общепринятых этикетных правил, тем более в присутствии придворных. В этом, а не в намеренном игнорировании, «пренебрежении царскими милостями», «плебейской неблагодарности» (как нередко утверждается в исторической публицистике), следовало видеть причины крайне нерегулярного посещения генералом светских праздников и застолий. Нарушения правил этикета порой приводили его к конфузам, подобным спорам из-за размещения за столом во время «царских завтраков» (Алексеев сидел рядом с Государем на самом почетном месте — по правую руку, а по левую садился Цесаревич) или по поводу преждевременного выхода из-за стола («не дождавшись кофе»). Придворные аристократы, бдительно следившие за нормами «салонной жизни», снисходительно, но с определенной долей небрежения комментировали затем конфузы генерала. Впрочем, для самого Алексеева такие тонкости не имели существенного значения, поскольку главной своей задачей, будучи в Ставке, он считал обязательное разрешение самых разнообразных проблем военного времени {32} 32 Мильтиад. Алексеев и Царь // Генерал М.В. Алексеев, Екатеринодар, 1918. С. 15—17. О. Георгий Шавельский. Указ. соч. С. 345-346,397-398; Воейков В.Н. С Царем и без Царя. Воспоминания последнего Дворцового Коменданта Государя Императора Николая II. Гельсингфорс, 1936. С. 158; Переписка Николая и Александры. 1914-1917 гг. М., 2013. С. 213, 221, 224, 230, 235, 540-541, 557-559, 570, 695, 726; Бопч-Бруевич МД. Вся власть Советам. М., 1957. С. 118—120; Алексеева-Борель В.М. Распутин в Ставку не приехал // Родина, № 8-9,1993. С. 82-83. .

Но наиболее объективен был, очевидно, Богаевский, кратко и точно охарактеризовавший роль и место Наштаверха в Ставке. «Не знатное происхождение или влиятельная придворная протекция вознесли его на эту огромную высоту — второго лица после Царя: только глубокий жизненный и служебный опыт, необыкновенная трудоспособность, неподкупная честность и выдающийся талант руководства действиями больших масс войск во время войны — дали ему законное право на это.

Почти полтора года, часто изо дня в день, я видел, как работал М.А. в роли начальника штаба, а затем и Верховного Главнокомандующего. Как всегда — простой, доступный и трудолюбивый, он находил время и для личной беседы с очень большим количеством лиц, обращавшихся к нему по разным вопросам. За общим обедом в штабной столовой, в дружеском разговоре мы забывали о его высоком положении; его богатая память оживляла беседу».

О. Георгий Шавельский целый раздел своих воспоминаний посвятил характеристике Алексеева, особенностям его работы в Ставке. «Вера в Алексеева, — отмечал о. Георгий, — была огромная. Но… исход войны зависел не только от фронта, но и от тыла; не только от талантов вождей и мужества войск, но и от внешней и внутренней политики, от настроения народа и положения дел внутри страны… Генерал Алексеев нес колоссальную работу. Фактически он был и Верховным Главнокомандующим, и начальником Штаба, и генерал-квартирмейстером. Последнее не вызывалось никакой необходимостью и объяснялось только привычкой его работать за всех своих подчиненных. Кроме того, что все оперативное дело лежало на нем одном, кроме того, что он должен был вникать в дела всех других управлений при штабе и давать им окончательное направление, он должен был еще входить и в дела всех министерств, ибо каждое из них, в большей или меньшей степени, теперь было связано с армией. Прибывавшие в Ставку министры часами просиживали у генерала Алексеева за разрешением разных вопросов, прямо или косвенно касавшихся армии.

Генерал Алексеев должен был быть то дипломатом, то финансистом, то специалистом по морскому делу, по вопросам торговли и промышленности, государственного коннозаводства, земледелия, даже по церковным делам и пр. Только Алексеева могло хватить на все это. Он отказался на это время не только от личной жизни, но даже и от законного отдыха и сна. Его отдыхом было время завтраков и обедов; его прогулкой — хождение в штабную столовую, отстоявшую в полуверсте от Штаба, к завтракам и обедам».

По мнению контр-адмирала Бубнова, «генерал Алексеев был, бесспорно, лучшим знатоком военного дела и службы Генерального штаба по оперативному руководству высшими воинскими соединениями, что на деле и доказал в бытность свою на посту начальника штаба Юго-Западного фронта, а затем на посту Главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта. Обладая совершенно исключительной трудоспособностью, он входил во все детали верховного командования, и, нередко собственноручно, составлял во всех подробностях длиннейшие директивы и инструкции».

«Однако, — отмечал также Бубнов, — он не обладал даром и широтой взглядов полководцев, записавших свое имя в истории, и, к сожалению, находился в плену, как большинство наших офицеров Генерального штаба, узких военных доктрин, затемнявших его кругозор и ограничивавших свободу его военного творчества. По своей политической идеологии он несомненно принадлежал к либерально настроенной, честной и любящей свою родину части русского общества, а по своему происхождению стоял ближе к интеллигентному пролетариату, нежели к правящей дворянской бюрократии.

Ведя чисто спартанский образ жизни, замкнутый но своему характеру, он был совершенно чужим человеком в придворных сферах, которых не почитал и держался от них елико возможно дальше, не ища ни почестей, ни отличий. Искренно любя свою родину и глубоко скорбя о ней душой, он был ей и своему любимому военному делу беззаветно предан, что и доказал, положив начало добровольческому движению против большевиков, коему посвятил свои последние силы и отдал свою жизнь».

Примечательна оценка, данная Бубновым ближайшим советникам Алексеева. «При генерале Алексееве неотлучно состоял и всюду его сопровождал близкий его приятель и “интимный” советник генерал Борисов. Он при генерале Алексееве играл роль, вроде той, которую при кардинале Ришелье играл о. Жозеф, прозванный “серая эминенция”, так в Ставке Борисова и звали. Он также жил в управлении генерал-квартирмейстера, и генерал Алексеев советовался с ним по всем оперативным вопросам, считаясь с его мнением. Весьма непривлекательная внешность этого человека усугублялась крайней неряшливостью, граничащей с неопрятностью. В высшей степени недоступный и даже грубый в обращении, он мнил себя военным гением и мыслителем, вроде знаменитого Клаузевица, что, однако, отнюдь не усматривается из его более чем посредственных писаний на военные темы. По своей политической идеологии он был радикал и даже революционер. В своей молодости он примыкал к активным революционным кругам, едва не попался в руки жандармов, чем впоследствии всегда и хвалился. Вследствие этого он в душе сохранил ненависть к представителям власти и нерасположение, чтобы не сказать более, к престолу, которое зашло так далеко, что он, “по принципиальным соображениям”, отказывался принимать приглашения к царскому столу, к каковому но очереди приглашались все чины Ставки. Однако, при всем этом он любил свое военное дело и по силе своих способностей посвятил ему всю свою жизнь. Трудно сказать, что, кроме этого, могло столь тесно связывать с ним генерала Алексеева; разве что известная общность политической идеологии и одинаковое происхождение.