Лев Лурье - Без Москвы

Имя Бродского стало нарицательным. В ленинградской художественной среде 1920-х так называли художников, живущих по принципу: «Чего изволите?» Это не в традициях русского искусства, которые сформированы романтиками; эстетические и этические убеждения для них святы.

В 1930-е Бродский как-то пригласил на обед гонимого властью, вечно нуждающегося Павла Филонова. Хотя для Филонова эта встреча могла быть весьма полезна в житейском плане, да и к Бродскому он относился лучше, чем большинство его коллег, в гости он не пошел – постыдился. Известно, что Бродский накрыл роскошный стол, а Павел Николаевич жил, по сути дела, впроголодь. Но он отказался и от приглашения, и от этой еды, потому что не хотел портить себе репутацию. Она для Филонова все-таки была чем-то более важным, чем житейские дела.

В начале 1930-х позиция Бродского была чрезвычайно проста: «Делай, что велит начальство, и наслаждайся теми благами, которые оно предлагает взамен». Его квартира и мастерская располагались непосредственно возле Русского музея, в бывших апартаментах Виельгорских, где в пушкинское время был знаменитый литературно-музыкальный салон. У Бродского тоже своего рода салон. Его охотно посещали представители ленинградской художественной интеллигенции, лояльные к власти.

Его роскошная квартира в центре города, занимающая 2 этажа, производила на современников неизгладимое впечатление. Многие ему страшно завидовали, но, на самом деле, по нынешним меркам, ничего особенно роскошного здесь не было. В трех комнатах, кроме Бродского, жили еще 8 человек. Две сестры его жены, у одной из этих сестер был сын. Кроме того, Бродский привез из Бердянска молодого талантливого человека по фамилии Белоусов, который учился в Академии художеств и жил здесь же. Была, естественно, домработница. Здесь поселился сын Бродского от первого брака, Евгений. Семья содержала домашних животных: две собаки и птичку. Так что это был не роскошный комплекс придворного художника, а скорее какой-то Ноев ковчег.

По четвергам в квартиру Бродского вход был свободный: приходили художники, артисты – Павел Андреев, певец Мариинского театра Печковский. Коллега Аркадий Рылов был завсегдатаем.

СССР при Сталине ориентировался на образ великих империй – Францию от Людовика XV до Наполеона или Россию времен Екатерины Великой. Главный поэтический жанр – ода, а главный художественный – парадный портрет вождя. Исаак Бродский рисовал Сталина таким, каким тот хочет себя видеть, каким должны видеть его подданные. Это канонический образ руководителя великого государства. В 1930-е карьера Бродского вышла на новый уровень. Ему уже не надо было никому и ничего доказывать. В 1920-е его не принимали авангардисты. Теперь их просто не существовало. Установился соцреалистический канон. В живописи это очередной извод репинской школы, сформировавшей Бродского. Бродский – художник номер один сталинской современности и ученик художника номер один за всю историю русской живописи, каким теперь признают Репина. Именно Бродский возглавил Академию художеств в тот момент, когда перед советскими художниками поставили задачу реалистически изображать успехи страны в построении коммунистического будущего.

Исаак Бродский в первой экспозиции Бердянского художественного музея. 1930 год

Бродскому дали поручение утихомирить академическую среду, наладить нормальную работу в этом учреждении.

Студенты должны были воспринять задачи, которые ставит перед ним советская страна: например, создание портретов вождей (это был высший академический жанр). Важен был хоровой жанр массовых картин, шло обслуживание народных надобностей: натюрморты, пейзажи для ресторанов и гостиниц, дизайн, архитектура и прочее. С этой задачей он справился, все это заработало.

До Исаака Израилевича Бродского директором Академии был некто Маслов, который все, что было создано ранее, то есть великое русское реалистическое искусство, считал хламом, который нужно уничтожить, а на его месте создавать новое революционное искусство. Скульптуры выбрасывали из Академии во двор, разбивали и выкладывали осколками мостовую, картины старых художников резали на куски и давали студентам, чтобы они на них писали – холст был в дефиците. Исаак Израилевич со страшным трудом восстановил Императорскую Академию художеств. Как музей, как храм. Здесь была совершенно особая атмосфера; в кабинетах, в ректорате можно было увидеть подлинную мебель времен итальянского Ренессанса.

Официальное советское искусство 1930-х сделало ставку на так называемых попутчиков – идеологически нейтральных мастеров, готовых качественно выполнить государственный заказ. В литературе это Алексей Толстой, в музыке Исаак Дунаевский, в кино Григорий Александров. В живописи же ставка была сделана на Исаака Бродского. Он стал главным вельможей нашего искусства.

У него была странная рассеянная оптика: даже когда он показывал расстрел демонстраций, изображение разлагалось на цвета, на тени, на линии. Какая-то появлялась нега в этом, как это ни странно. Бродский работал как фотокамера. Именно это и было нужно советской власти.

Политические бури 1930-х миновали Бродского. Ни он, ни кто-либо из его семьи не подверглись репрессиям. В Академии тишь да гладь. В политику Исаак Израилевич не лез, а политике он был интересен только тогда, когда требовался портрет очередного сановника. Он придворный художник, живущий вдалеке от двора, во все более захолустной бывшей столице империи. Единственная страсть, которой он отдавался с неослабевающей силой до последних дней своей жизни, – это коллекционирование.

Исаак Бродский начал собирать свою коллекцию живописи и графики еще будучи студентом Академии художеств, когда его учитель Илья Ефимович Репин, самый модный и самый дорогой тогда художник России, подарил ему 3 своих наброска. Но главную, основную часть коллекции Бродский собрал уже после революции – в 1920– 1930-е годы, когда Петроград-Ленинград был настоящим Эльдорадо для собирателей русского искусства. Огромные коллекции остались практически бесхозными, их владельцы были расстреляны в подвалах ЧК, сидели на Соловках, эмигрировали в Париж и Берлин или мыкали горе здесь и продавали последнее. Все это стоило копейки или отдавалось бесплатно. Причем Бродский, как важный человек, в будущем глава Академии, находился в центре всего художественного рынка. Он знал, где и что сдают на государственное хранение, что можно забрать просто так, что купить в комиссионном магазине. Тысячи работ разместились в его квартире-мастерской. Это была вторая по значению в Петербурге коллекция русской живописи, после собрания Русского музея, но принадлежала она частному лицу – художнику Исааку Бродскому.