Лев Лурье - Без Москвы

16 января 1946 года руководитель ленинградских большевиков Алексей Кузнецов заявил: «Про нас говорят, что мы, ленинградцы, – большие патриоты своего города. Да, мы – патриоты, мы его любим, лелеем… Да разве такой город можно не любить? Город, первым остановивший врага, выстоявший 29 месяцев осады и разгромивший гитлеровские полчища под своими стенами, город, слава которого затмила славу Трои!» Трои, а не Каховки или Царицына, даже не красного Петрограда – новая фразеология и подспудно новая идеология.

В 1944 году были изданы два небывалых постановления: первый – о возвращении дореволюционных названий улицам и площадям центра Ленинграда («ряд прежних наименований… тесно связан с историей и характерными особенностями города и прочно вошел в обиход населения»), и второй – о восстановлении (в сущности, воссоздании) полностью разрушенных императорских резиденций Царского Села и Петергофа.

Были заложены Приморский и Московские парки Победы, строился стадион имени Кирова (самый большой в стране!), достраивались по-сталински роскошные южные и юго-западные городские магистрали. Новый Музей обороны стал самым посещаемым в городе. Жуков показывал его Эйзенхауэру. Блокада превращалась в миф о специфической стойкости ленинградцев, их особой преданности традициям русской ратной славы.

Региональный патриотизм ленинградского руководства, его хозяйственная расторопность в борьбе за ресурсы казались населению неким воздаянием за перенесенный ужас. Город неявно становился второй столицей. Росла популярность Ленинграда в стране. В 1945 году Александр Солженицын писал с фронта письмо приятелю: «После войны нужно стараться попасть в Ленинград, пролетарский, интеллигентный, умный город, по традиции чуждый Сталину, а не в Москву, город торгашей».

Возвышение людей Жданова было для Сталина кадровым маневром: возможностью противопоставить новую группу прежнему «близкому кругу», сложившемуся в годы войны, – Берии, Маленкову, Молотову, Жукову. Так возник мощный ленинградский клан с собственной иерархией и идеологией.

Между тем, еще на февральско-мартовском пленуме 1937 года Сталин объяснил опасность кланов на примере Левона Мирзояна – первого секретаря Казахской компартии: «Что значит таскать за собой целую группу приятелей, дружков? Это значит, что ты получил некоторую независимость от местных организаций и, если хотите, некоторую независимость от ЦК. У него своя группа, у меня своя группа, они мне лично преданы. Вместо ответственных работников получается семейка близких людей, артель».

Мирзоян и его окружение были уничтожены. Но теперь Сталин стоял перед гораздо более мощной ждановской группировкой, куда входили председатель Госплана Вознесенский, зампредсовмина Косыгин, секретарь ЦК Кузнецов, глава ленинградской партийной организации Попков, предсовмина РСФСР Родионов и еще сотни номенклатурных работников в разных республиках и областях.

Мало этого, помимо неформальных земляческих связей у них была своя идеология (кстати, удивительно напоминающая взгляды РКП времен позднего Горбачева): русские в СССР – парии, нужно, по крайней мере, уравнять их в правах с нацменами, необходимо создание отдельной Российской коммунистической партии, надо перенести в Ленинград столицу РСФСР. Об этом в ждановском окружении говорили открыто. А вот какие материалы прослушивания ложились на стол генералиссимусу, мы не знаем. Чего стоила, например, принятая в кругу «ленинградцев» шутка: «Раньше в Политбюро пахло чесноком (намек на евреев), а теперь шашлыком» (в руководстве было трое кавказцев – Берия, Микоян и Сталин).

После таинственной смерти Жданова в 1948 году большинство его приверженцев и приятелей арестовали и казнили в 1950-м после мучительных пыток (Николая Соловьева, партийного руководителя Крыма, забили на допросе ногами). Официальные обвинения – «групповщина», стремление создать «средостение» между Ленинградом и Москвой. Намеки на настоящие причины обрисованы в проекте так и не разосланного закрытого письма ЦК: «Группа Кузнецова вынашивала замыслы овладения руководящими постами в партии и государстве. Неоднократно обсуждался и подготовлялся вопрос о необходимости создания РКП(б) и ЦК РКП(б) и о переносе столицы РСФСР из Москвы в Ленинград. Эти мероприятия Кузнецов и другие мотивировали в своей среде клеветническими доводами, будто бы ЦК ВКП(б) и Союзное Правительство проводят антирусскую политику и осуществляют протекционизм в отношении других национальных республик за счет русского народа… Предложения бывших ленинградских руководителей Вознесенскому о "шефстве" над Ленинградом, сделанное ему Попковым после смерти Жданова, было не случайным, а вытекало из существа их антипартийных связей. Ответственность за враждебную деятельность ленинградской верхушки ложится и на Жданова А. А.».

«Великий нормировщик», как называл Сталина Троцкий, видимо, задумывал двухходовку – сначала «Русское дело» ленинградского руководства, потом еврейское «Дело врачей».

После 1949 года тема блокады была табуирована. Музей обороны закрыли, его директор попал во Владимирский централ. Официально заявили: никакого особого героизма, отличного от других советских людей, ленинградцы не проявляли.

Уже в 1954 году ленинградцев реабилитировали, но городскую парторганизацию по-прежнему возглавлял Фрол Козлов, один из тех, кто осуществлял разгром блокадного руководства. Приехавший в Ленинград Никита Хрущев строго указал: «Не делать из Козлова козла отпущения». Поэтому блокаду по-прежнему предпочитали не поминать. Выжившие «ленинградцы» обивали пороги Смольного и не получали ничего. Директор Кировского завода, нарком танковой промышленности Исаак Зальцман вплоть до смерти руководил крохотным заводиком строительной оснастки, а первый секретарь ЦК компартии Карело-Финской ССР Геннадий Куприянов директорствовал в Царскосельском дворце.

Куприянов вспоминал: «Вернулся псковский секретарь Л. Антюфеев, затем И. Турко – секретарь ярославский. Вернулся из Воркуты Степан Антонов, бывший заведующий отделом Ленинградского горкома партии. Вернулись некоторые из секретарей райкомов Ленинграда. Никому из них не дали прежней работы, хотя они были полностью реабилитированы. Им предстояло еще получить партбилеты, потом выслушать нотации от самодовольных барчат, оставшихся в Смольном».

Только пришедшее к власти брежневское поколение политруков стало использовать войну (а в Ленинграде – блокаду) как основной миф советской власти. Единство партии и народа – причина победы. В 1960-м открылось Пискаревское мемориальное кладбище, в 1965-м – «Зеленый пояс Славы», в 1975-м – мемориал «Героическим защитникам Ленинграда» на площади Победы.