Уильям Ширер - Берлинский дневник (Европа накануне Второй мировой войны глазами американского корреспондента)

Париж, 2 августа

Сегодня утром умер Гинденбург. Кто теперь сможет стать президентом? Что предпримет Гитлер?

Париж, 3 августа

Гитлер сделал то, чего никто не ожидал. Он назначил себя и президентом, и канцлером. Все сомнения относительно лояльности армии были отброшены еще до того, как тело фельдмаршала успело остыть.. Армия дала Гитлеру клятву в безусловном подчинении ему лично. Этот человек находчив.

Париж, 9 августа

Днем мне позвонил в офис Дош-Флеро из Берлина и предложил работать у него в агентстве. Я сразу же согласился, мы договорились об оплате, и он сказал, что даст мне знать после переговоров с Нью-Йорком.

Вечером Ларри Хиллс, редактор и управляющий "Herald", поныл немного по поводу моего ухода, но переборол свой дурной характер, и в итоге мы отправились в бар отеля "Калифорния" и выпили. Надо бы освежить в памяти мой немецкий.

Берлин, 25 августа

Наше вступление в границы гитлеровского Третьего рейха сегодня вечером было вполне обычным. Выехав дневным поездом из Парижа, чтобы немного посмотреть страну, мы прибыли на вокзал Фридрихштрассе около десяти. Первыми, кто приветствовал нас на платформе, были два агента тайной полиции. Я ожидал, что рано или поздно встречусь с тайной полицией, но не думал, что так скоро. Как только я вышел из вагона, два человека в штатском схватили меня, отвели немного в сторону и спросили, не я ли герр такой-то - в жизни не разобрал бы ту фамилию. Я ответил, что нет. Один из них задавал мне этот вопрос еще и еще раз, и я наконец показал ему паспорт. Он внимательно разглядывал его несколько минут, потом подозрительно посмотрел на меня и сказал: "Итак... следовательно, вы не герр такой-то. Вы герр Ширер". - "И никто иной, - ответил я, - как вы могли убедиться по паспорту". Он еще раз подозрительно взглянул на меня, подмигнул своему напарнику, неловко отдал честь и удалился. Мы с Тэсс прошли до отеля "Континенталь" и сняли громадный номер. Завтра я начинаю новую главу своей жизни.

Берлин, 26 августа

Никербокер рассказал мне, что Дороти Томпсон отбыла вчера с вокзала Фридрихштрассе незадолго до нашего приезда. Ей велено было выехать в двадцать четыре часа - очевидно, работа Путци Ханфштенгля. Он не мог простить ей ее книги "Я видела Гитлера", в которой к тому же она сильно недооценила этого человека. Положение самого Ника здесь ненадежное, очевидно, из-за некоторых его прошлых и нынешних статей. Геббельс, раньше симпатизировавший ему, поссорился с ним. Через день или два он едет в Бад-На-ухайм повидаться с Хёрстом.

Берлин, 2 сентября

У меня тяжелый случай депрессии. Скучаю по старому Берлину времен республики: атмосфера беззаботности, свободы и цивилизации, женщины с вздернутыми носиками и коротко стриженные "под мальчика", и молодые мужчины, с короткими или длинными волосами, - это не имело значения; - те, что сидели с тобой ночь напролет и что-то обсуждали умно и страстно... Постоянное "Хайль Гитлер!", щелканье каблуков и штурмовики в коричневых рубашках или эсэсовцы в черных плащах, марширующие туда-сюда, раздражают меня, хотя старожилы говорят, что сейчас людей в коричневых рубашках меньше, чем до переворота. Жильи, работавший в Берлине корреспондентом "Morning Post" (сейчас он трудится в Париже), упрямо проводит здесь часть своего отпуска. Мы несколько раз прогуливались и дважды вынуждены были нырять в магазины, чтобы избежать либо необходимости салютовать штандарту проходящих батальонов СС или СА, либо перспективы быть избитыми в том случае, если этого не сделаем. Позавчера Жильи пригласил меня на ланч в пивную на Фридрихштрассе. Когда мы возвращались, он показал здание, откуда год назад несколько дней подряд можно было слышать крики евреев, которых там пытали. Я обратил внимание на вывеску. Это до сих пор была штаб-квартира какого-то босса СА. Тэсс пыталась взбодрить меня и повела вчера в зоопарк. Был приятный жаркий день, и, понаблюдав за обезьянами и слонами, мы позавтракали на затененной террасе тамошнего ресторана. Позвонил нашему послу профессору Уильяму И. Додду. Он произвел на меня впечатление прямого и честного человека либеральных взглядов, цельной натуры, что необходимо американскому послу здесь. Мне показалось, что он остался недоволен моим высказыванием, что я не скорблю о смерти Дольфуса, и мог интерпретировать это как мою симпатию к нацистам, хотя надеюсь, что это не так. Позвонил также секретарю посольства Дж. К. Уайту, который оказался обычным карьерным дипломатом государственного департамента. Он немедленно прислал мне в отель визитные карточки, но так как я не понимаю этой карточной дипломатии, то ничего с ними и не предпринял. Послезавтра собираюсь понаблюдать за ежегодным съездом нацистской партии в Нюрнберге. Это позволит по-настоящему познакомиться с нацистской Германией.

Нюрнберг, 4 сентября

Подобно римскому императору, Гитлер въехал сегодня в этот средневековый город на закате, минуя фаланги бурно приветствовавших его нацистов, заполонивших узкие улочки, которые видели когда-то знаменитого поэта Ганса Сакса и других мейстерзингеров. Десятки тысяч флагов со свастикой закрывали готическую красоту площади, фасады и остроконечные крыши старинных домов. На улицах города, которые едва ли шире дорожек в парке, море коричневой и черной униформы. Первый раз я увидел Гитлера мельком, когда он проезжал по улице мимо нашего отеля "Вюртембергер Хоф" к своей штаб-квартире в "Дойче Хоф", его любимом старинном отеле, который специально для него реконструировали. Стоя в машине, он сжимал левой рукой фуражку, а правую вяло вскидывал в нацистском приветствии, выражая признательность за этот сумасшедший прием. Он был одет в поношенную габардиновую полушинель. В лице ничего особенного, я предполагал, что оно у него более волевое. Мне никогда не понять, какие тайные источники он вскрыл в этой истеричной толпе, чтобы она так бурно его приветствовала. Он не держится перед толпой с некоторой театральной властностью, которую я наблюдал у Муссолини. Я рад был видеть, что он не выдвигает вперед подбородок и не отбрасывает голову назад, как дуче, не делает стеклянные глаза, хотя и есть что-что стеклянное в его глазах - самой выразительной части его лица. В его манере держаться чувствуется даже какая-то наигранная скромность. Сомневаюсь, что она неподдельная.

Этим же вечером в прекрасной старинной ратуше Гитлер официально открыл четвертый партийный съезд. Он говорил минуты три, видимо приберегая голос для шести больших выступлений, которые были включены в программу следующих пяти дней. Путци Ханфштенгль, необъятный, легковозбудимый, непоследовательный неотесанный парень, который не забывал напоминать нам, что он частично американец и окончил Гарвард, выступил с докладом о событиях дня в качестве шефа представителей иностранной прессы на съезде. Стараясь, очевидно, угодить своему боссу, он имел наглость просить нас, чтобы мы "сообщали о событиях в Германии, не пытаясь их интерпретировать". "Только история, - орал Путци, - сможет оценить события, которые происходят сейчас под руководством Гитлера". Мы должны поддакивать нацистской пропаганде - вот что он имел в виду и что имеют в виду Геббельс и Розенберг. Боюсь, что эти слова Путци без особого внимания, если не сказать добродушно, были восприняты американскими и британскими корреспондентами, которым он даже нравился, несмотря на его непроходимую глупость.