Женевьева Шастенэ - Лукреция Борджа

Теперь тактика Чезаре состояла в том, чтобы с каждым днем все больше изолировать от мира своего отца. Едва только ему казалось, что какой-либо родственник или придворный пользуется милостью понтифика, как он становился чернее тучи. Александр VI, впрочем, во всем ему потакал, будучи в восторге от сына, целью которого стало превращение Папской области в державу Борджа. Ради этой цели Валентинуа было недостаточно стремления укрепить свою политику, сохраняя верность Франции, ему было необходимо загодя устранить в своей семье препятствие, способное помешать его планам… В случае смерти короля Федерико Неаполитанского герцог Бишелье, внебрачный, но признанный сын короля Альфонсо II и супруг дочери главы римской Церкви, имел все шансы взойти на трон Арагонской династии. Такая перспектива не нравилась Людовику XII и особенно Чезаре, зависевшему от французов. Так и возникла мысль о необходимости избавиться от зятя.

«Вечером 15 июля, — сообщает Франческо Капелло, секретарь Алонсо, — когда день уже угас и было около десяти часов, герцог Бишелье попрощался со своей супругой, которая еще присматривала за своим отцом, покинул Ватикан и направился в свой дворец. С ним были его камергер Томазо Альбанезе и конюший».

В тот юбилейный год множество паломников, не имевших жилья, воспользовавшись теплой погодой, располагались на ночлег на площади, прямо на мостовой. Неожиданно по короткому сигналу пятеро из них вскакивают и нападают на Алонсо и его слуг, которые пытаются спрятаться в базилике. Алонсо, оказавшись окруженным, защищается, но это только разжигает ярость нападающих. Он ранен в голову, плечи и ноги, падает на землю, одежда его разодрана в клочья и покрыта пятнами крови. Нападающие собираются бросить его в Тибр. Однако двум его спутникам, тоже жестоко избитым, удается освободиться и вырвать у убийц тело господина, которое конюший взваливает себе на плечи, а Томазо Альбанезе шпагой прикрывает их отход. Шум и крики в конце концов привлекают внимание ватиканской гвардии. Едва заслышав скрип открываемых дверей, бандиты, уверенные в том, что довели свое дело до конца, бегут вниз по деревянной лестнице, где их ждут сорок всадников, чтобы улизнуть вместе с ними к воротам Портезе. «Все свидетельствует о том, что речь идет не о простых преступниках», — пишет Бурхард. Операция, осуществленная такими значительными силами, могла быть только делом рук Чезаре.

Неподвижное тело жертвы, поддерживаемое его приближенными, было перенесено в частные апартаменты Его Святейшества, который беседовал с младшим сыном, дочерью и Санчей. Когда Лукреция увидела своего окровавленного мужа и тень смерти на его лице, она упала без сознания и так больно ударилась об пол, что сразу пришла в себя. У нее не было времени проявлять слабость: кардинал Лопес, епископ Капуанский, причащал Алонсо. Однако врачи не считали его состояние безнадежным. Его молодость — ему было всего девятнадцать лет — и великолепное здоровье позволяли им предполагать, что раненый поправится за несколько недель.

Ободренная этим прогнозом, Лукреция сумела преодолеть испуг. Из соображений безопасности она начала настаивать, чтобы отец позволил ей устроить мужа в комнате Сивилл, где легче было вести наблюдение. По всей вероятности, не хуже Лукреции зная, кто стоял за этим покушением, Александр VI согласился, выделив для охраны зятя шестнадцать оруженосцев, которые должны были защищать вход. Затем, опасаясь предательства со стороны римских врачей, Лукреция потребовала присутствия хирургов короля Федерико, а именно Галиано де Анна и Клементе Гактула.

В ожидании их приезда Лукреция, ее личный врач и Санча ухаживали за раненым. Алонсо находился между жизнью и смертью около недели. И несмотря на свое состояние, «он рассказал обеим женщинам, — сообщает Санудо, — кем он был ранен». Чтобы защитить его от новых опасностей, о которых уже поговаривали в народе, дамы усилили наблюдение за апартаментами. Флорентиец Франческо Капелло осторожно сообщал 17 июля: «Никто не говорит о том, кто именно ранил герцога, и не похоже даже, чтобы было проведено основательное расследование. Однако по городу распространился слух, что это семейное дело Борджа, поскольку во дворце так много давних и новых поводов для ненависти, столько зависти и ревности в делах государственных и личных, что неизбежно случаются скандалы подобного рода». Другие комментаторы высказывались с большей определенностью. Так, поэт Винченцо Кальмета, описывая герцогине Урбинской это убийство, в заключение сообщает: «В Риме все уверены в том, что удар этот был направлен герцогом де Валентинуа». Два дня спустя посол Beнеции писал членам Синьории: «Неизвестно, кто поразил герцога Бишелье, однако говорят, что это тот же человек, что убил герцога Гандийского и бросил его в Тибр». В своем зашифрованном послании оратор Флоренции утверждал: «О папе и герцоге Валентинуа рассказывают дурное».

Даже в комнате Алонсо можно было почувствовать, что ему грозит самое худшее. Лукреция одинаково опасалась и яда, и кинжала. Поэтому она решилась просить убежища у короля Федерико, как только состояние здоровья ее супруга это позволит. Пока что он продолжал бредить, стонать, у него по-прежнему не спадал жар. Фанатично преданные ему Санча и Лукреция, отдыхая по очереди, помогали недавно прибывшим неаполитанским медикам. Опасаясь отравления, даже воду давали пробовать двум слугам. Они готовили пищу на походной плите — так велика была их боязнь, что «он может быть отравлен и что подозрительное блюдо довершит то, что не удалось сделать шпагам».

На седьмой день Алонсо был вне опасности. После того, как он обливался потом, как страдал от галлюцинаций и кошмаров, было видно, что он чувствует себя родившимся заново. Теперь с каждым днем вера в свои силы возвращалась к нему. Он изумлялся тому, что по его венам снова течет кровь, и тому, как в нем просыпается сила Арагонов. Лукреция пыталась как-то умерить эту слишком рано пробудившуюся энергию. Единственное, чего она желала, — это состариться вместе с Алонсо и дожить с ним до ста лет.

Алонсо начал ходить. Сидя на лоджии, возвышавшейся над ватиканскими садами, он ждал того дня, когда сможет сесть в седло. Более реалистично настроенная Лукреция верила, что он будет совершенно здоров только в тот день, когда они оба окажутся в Неаполе. Здесь нужно было считаться с ее отцом и ее братом. Впрочем, казалось, что Александр VI забыл про них. Алонсо стал для него предметом раздражения. Ведь он сообщил послу Венеции, что если его сын и подготовил это убийство, «то герцог Бишелье вполне его заслужил».

А Чезаре не строил никаких иллюзий: арагонец не согнется, больше не согнется. Он дал знать сестре, что желал бы навестить раненого; Лукреция позволила, полагая, что присутствие посла Светлейшей Венецианской республики и Александра VI предотвратит какое бы то ни было насилие. Пока шла беседа, Лукреция сохраняла спокойствие, понтифик ронял общие фразы, а его сын мрачно констатировал, что больной поправляется на глазах, и сладким голосом отвечал на колкости Алонсо. Прощаясь, он сказал ему очень громко, так, чтобы слышали папа и посланник Венеции: «То, что не произошло за обедом, может произойти за ужином». Этот «жестокий шутник», как называет его Макиавелли, в тот же день опубликовал эдикт, запрещающий ношение оружия в Ватикане.