Раймон Арон - Мемуары. 50 лет размышлений о политике

Конечно же он был уклончивым, когда речь заходила о его деятельности во время войны, о его неприятностях с правосудием и с Национальным собранием (один раз его избрание в качестве депутата было объявлено недействительным, но затем он был с триумфом переизбран своим электоратом в департаменте Уаза). Он дал мне понять, что может многое рассказать об этих темах и что когда-нибудь мне расскажет об этом (чего он не сделал), но эта первая наша встреча оставила в моей памяти больше положительного, чем отрицательного. В течение нескольких лет у «Фигаро» не было руководителя. Л. Габриель-Робине, изнуренный болезнью, не руководил редакцией, и у меня сложилось впечатление, что административные дела шли не лучше, чем редакционные. Р. Эрсан построил газетно-журнальную империю: никогда успех не приходит только благодаря случайности и везению. Можно было надеяться, что он сумеет остановить падение этой газеты, еще не утратившей богатство: свое название.

Прежде чем принять решение, я попросил аудиенции у президента Республики и у министра внутренних дел. Валери Жискар д’Эстен информировал меня, при условии сохранения секретности, об источниках средств, предоставленных в распоряжение Р. Эрсана (не думаю, чтобы информация была полной). Беседа лишний раз убедила меня в существовании разрыва между публичными высказываниями политических деятелей и их естественными реакциями. Президент дал мне почувствовать, что «Фигаро» отнюдь не заслуживает своей сегодняшней самостоятельности. Было очевидно его болезненное отношение к критике, объектом которой он иногда становился на страницах этой газеты; проявилось, как мне показалось, его полнейшее равнодушие к функции прессы в качестве противовеса власти, функции, о которой он не раз с блеском рассуждал. То, что моральный авторитет, престиж «Фигаро» значат больше, чем конформизм или дерзость какой-либо статьи, этого даже В. Жискару д’Эстену не удавалось понять в частной беседе. То, что переход «Фигаро» в руки Робера Эрсана нанес бы удар по нематериальному, символическому капиталу газеты, этого он знать не желал.

Мишель Понятовски разрешил мне прочитать справку, в которой резюмировались материалы о Р. Эрсане, имевшиеся в Министерстве внутренних дел. Сведения, относившиеся к годам войны, не очень меня просветили. К тому же в момент объявления войны Р. Эрсану еще не исполнилось двадцати лет; «ошибки молодости» не означали его вечного осуждения. Совершенные правонарушения, которые были стерты амнистией, не являлись позором для их виновника.

В конечном счете я одобрил позицию Жана д’Ормессона; процитирую часть его статьи, опубликованной 3 июля 1975 года: «В этой сложной ситуации, суть которой кратко изложена, я охотно стоял бы за идею, согласно которой наряду с многочисленными минусами Робер Эрсан представляет по крайней мере два козыря. Прежде всего, в отличие от знаменитой кобылы философов, обладавшей всеми достоинствами за исключением одного — она не существовала, г-н Робер Эрсан, очень хочу в это верить, хотя и соединяет в себе многие недостатки, но, по крайней мере, существует. Это единственный человек, способный в настоящее время взять на себя управление газетой „Фигаро“. По сравнению с отсутствием и превратностями небытия присутствие имеет свои преимущества. Далее, следует четко констатировать, что знаменитые статусы, являющиеся библией „Фигаро“, предоставляют редакторам многие права. В частности, они могут воспрепятствовать назначению директора. Но сам смысл статусов — обеспечить разделение капитала и редакции. Наделять редакцию правом контролировать собственность, не означает ли это одновременно предоставлять будущему собственнику право контролировать редакцию <���…>? Г-н Робер Эрсан есть то, что он есть. Говорю совершенно ясно: я не вел расследования его деятельности. Как и многих других, меня завалили брошюрами, его изобличающими. В этом жанре письменной или устной литературы всегда трудно определить долю истины, пропаганды и клеветы <���…> Робер Эрсан защищен амнистией, является народным избранником. Следует ли быть более требовательным, чем законы Республики или народное волеизъявление?»

Сто восемнадцать человек из двухсот девяноста пяти голосовавших высказались за забастовку в случае, если Жан Пруво не откажется от своего намерения продать акции «Фигаро» Роберу Эрсану, то есть меньшинство, но меньшинство значительное, которое способно было стать большинством, если бы мы присоединились к потенциальным стачечникам. Из Елисейского дворца и из Матиньонского дворца оказывалось скрытое давление в пользу магната, который разбогател благодаря газете (для автомобилистов) «Отожурналь» («Autojournal»), затем приобрел десяток небольших провинциальных газет, создал несколько специализированных журналов [ «Voile» («Парус») и т. д.] и, наконец, обратился к «Фигаро» ради подтверждения своей удачи и вхождения в светские салоны. Приобретенная недавно газета «Пари-Норманди» («Paris-Normandie») явилась последним этапом на пути завоевания столицы.

Мое собственное решение повлекло за собой решение Жана д’Ормессона (если только не случилось обратное) и тем самым — всей редакции. Не могу этого утверждать, но не хотел бы уходить от ответственности: в глубине души я не мог справиться с угрызениями совести, считая себя одним из 118, проголосовавших за забастовку, или одним из 177, проголосовавших против нее. Мое «нет» поколебало бы «да» Жана д’Ормессона; на самом деле мы приняли одинаковое решение, и приняли его совместно. Как и при других обстоятельствах, меня преследовали воспоминания о моем предыдущем решении. В 1965 году я встал во главе друзей П. Бриссона, которые добились продления соглашения от 1949 года в пользу Л. Габриель-Робине, при условии внесения в этот документ незначительных изменений, иначе говоря — сохранения Общества-арендатора вплоть до предусмотренного срока. Во время кризиса и забастовки 1969 года я солидаризировался с редакцией, но без энтузиазма, не играя активной роли. В 1975-м проблема, по крайней мере внешне, изменилась целиком и полностью: Робер Эрсан обязывался соблюдать статус «Фигаро». Журналисты присваивали себе право контроля за решениями собственника, хотя на бумаге не обладали никаким другим правом, кроме права блокировать определенные решения Наблюдательного совета Общества по управлению, в особенности назначение председателя директората, фактически директора газеты. Жан д’Ормессон формально заявил об их неправоте, но ни он, ни я не были столь наивными, чтобы поверить на слово обещаниям Робера Эрсана соблюдать букву и дух компромисса 1971 года. «Газетный предприниматель», к тому же еще депутат, неужели он будет долго мириться с тем, что не оказывает влияния на редакцию одновременно с влиянием на администрацию газеты?