Дмитрий Табачник - Полководцы Украины: сражения и судьбы

В этой тяжелейшей ситуации Дроздовский не опускает руки, а принимает полностью на себя формирование добровольческого отряда. Преодолевая сопротивление как румынских властей (пытавшихся разоружить находившуюся под его командованием 1-ю бригаду добровольцев), так и штаба фронта, он постоянно ездит по воинским частям, чтобы убедить как можно большее количество офицеров вступить в ряды добровольцев.

На офицерском собрании в Одессе он следующими словами объясняет цели начатой борьбы: «Я прежде всего люблю свою Родину и хотел бы ей величия. Ее унижение – унижение и для меня, над этими чувствами я не властен, и пока есть хоть какие-нибудь мечты – я должен постараться сделать что-нибудь; не покидают того, кого любишь в минуту несчастья, унижения и отчаяния. Еще другое чувство руководит мною – это борьба за культуру, за нашу русскую культуру».

Отметим, что к этому вопросу Дроздовский возвращался неоднократно и подробно объяснял цели Белого движения. Наиболее интересно в этом плане его воззвание с призывом вступать в ряды добровольцев, выпущенное на Румынском фронте. В нем кратко, но предельно ясно указывалось, за что необходимо сражаться: «Учредительное собрание разогнано. Грабежи и насилия большевиков кровавыми волнами заливают русскую землю. Армии не существует: она погибла на радость ликующему врагу. Офицеры и солдаты! Вы спешите домой, но там вам не будет ни отдыха, ни покоя. У порогов ваших домов братоубийственная война, внутри них – голод и слезы. Если вам дороги ваши родные очаги, ваши дети, матери, жены и сестры, если мысль о них сжимает ваше сердце – ваше место под знаменем добровольческих войск; хотите их защитить и спасти – идите к нам в ПЕРВУЮ ОТДЕЛЬНУЮ БРИГАДУ РУССКИХ ДОБРОВОЛЬЦЕВ».

Несмотря на все трудности, Дроздовский сумел собрать в отряде (состоявшем из 3-ротного стрелкового полка, 2-эскадронного конного дивизиона, легкой и конно-горной батарей – каждая в составе четырех орудий, мортирного взвода из двух гаубиц, трех бронеавтомобилей, технической части и лазарета) более тысячи человек и 26 февраля 1918 г. выступил в поход на Дон. Румыны опять попытались разоружить русских добровольцев, но их командир твердо заявил, что оружия не сдаст, а в числе предпринятых им мер противодействия будет и артиллерийский обстрел королевского дворца в Яссах. В итоге румыны не решились на опасное для них столкновение и поход Яссы – Дон начался.

Всего поход продлился 61 день и прошел через территорию Украины до Ростова, под которым добровольцы появились 24 апреля. В ходе продвижения дроздовцы переправились через Южный Буг и Днепр, ими были заняты такие крупные центры, как Вознесенск, Каховка, Мелитополь, Бердянск, Мариуполь, Таганрог.

По пути следования в отряд вступали добровольцы (в основном, офицеры), но их число было значительно меньше ожидавшегося – наиболее крупным единоразовым пополнением был отряд моряков численностью чуть более ста человек.

Во время похода Дроздовский вел дневник, и он остался как свидетельством подлинного героизма добровольцев, так и ценнейшим историческим источником, рассказывающем далеко не только о сугубо военных аспектах гражданской войны.

Вот, например, мартовская запись о настроениях людей в районах прохождения дроздовцев, из которой ясна причина небольшого количества добровольцев из местного населения: «На большом привале зашли в соседнюю избу пообедать молоком и яйцами, солдатка – муж в плену, она и ее квартиранты жалуются на современные «свободы». «Раньше было лучше» – приходится слышать очень часто, но полная неспособность бороться, одни сетования; запуганность, забитость, а охотно сообщают имена зачинщиков и комитетчиков, если только рассчитывают, что их не выдадут».

Или вот свидетельства, показывающие, что далеко не все крестьяне были увлечены революционными миражами и многие из них сочувствовали белогвардейцам: «Как разнообразно отношение жителей – масса во многих деревнях очень благоприятно настроена, так в Акмечети и Александровке. Акмечетских трех убийц полковника, которых выдали нам сами жители, сегодня расстреляли. Акмечетские особенно помогали переправе, их комитет сам прислал своих плотников и техника направить паром для броневиков. Дали доски для усиления и вообще оказывали всякое содействие.

В годы Первой мировой войны

Приходится выслушивать много жалоб, просьб о разборе разных хозяйств, о защите от одних и видеть злобу и косые взгляды других; иные бегут, только слыша о нашем приходе. Наши хозяева среднего достатка, боятся грабежей, лучшее имущество хранили в бочке в стоге соломы…

В общем, массы довольны. Просят защиты, установления порядка: анархия, дезорганизация измучила всех, кроме небольшой горсти негодяев. Говорят, что некому жаловаться, нет нигде защиты, никакой уверенности в завтрашнем дне. В Еланце просят навести порядки; если не можем репрессиями, то хоть напугать… Постоянные налеты, грабежи, убийства терроризировали население, а виновных боятся называть из страха мести. Наши хозяева евреи, ограбленные вчера на 900 рублей, встретили нас крайне радушно. «Хоть день будем покойны!»…

От грабежей и налетов стон стоит. Понемногу выясняем и вылавливаем главарей, хотя главные заправилы умудряются заблаговременно удрать; в штабе сосредоточиваются показания всех квартирохозяев; также очень помогла посадка своего переодетого вместе с арестованными – те ему сдуру многое порассказали. Жители боятся показывать на формальном допросе, только три-четыре дали показания под условием, что их фамилии останутся неизвестными. Наш хозяин, еврей, говорил, что местные евреи собирались послать делегацию просить оставить какое-нибудь угрожающее объявление о поддержании порядка, а то их перед нашим приходом грозили громить, а теперь грозят расправиться, когда мы уйдем».

К интенданту привезли, собрав по домам, три воза хлеба и очень удивились, что он заплатил. Посылали в виде откупного, так привыкли, что проходящие части грабили и отбирали даром. Это углубление революции после большевистского переворота гастролерами, наезжающими в деревню, – грабежи имений и экономии под угрозой пулеметов; иногда, впрочем, сопротивляются, дают отпор, защищая помещиков».

Показательно как Дроздовский определяет свою линию поведения в это апокалиптическое время крушения не только государства, но и всех многовековых устоев веры и нравственности: «В дороге мысль настойчиво вертелась вокруг прошлого, настоящего и дней грядущих; нет-нет да и сожмет тоской сердце, инстинкт культуры борется с мщением побежденному врагу, но разум, ясный и логичный разум, торжествуй над несознательным движением сердца!.. Что можем мы сказать убийце трех офицеров или тому, кто лично офицера приговорил к смерти за «буржуйство и контрреволюционность»? Или как отвечать тому, кто являлся духовным вождем насилий, грабежей, убийств, оскорблений, их зачинщиком, их мозгом, кто чужие души отравлял ядом преступления?! Мы живем в страшные времена озверения, обесценивания жизни. Сердце, молчи, и закаляйся, воля, ибо этими дикими, разнузданными хулиганами признается и уважается только один закон – «око за око», а я скажу: «два ока за око, все зубы за зуб», «поднявший меч…»