Владислав Гравишкис - В семнадцать мальчишеских лет

Зато Ипатовым давал знать: близко незваные гости — убирай подальше то, что не для всякого глаза.

Ванюшку Кучум встретил на улице и побежал к воротам, заливаясь лаем.

Как только Ванюшка ступил за порог, полицейский придвинулся к двери, преграждая путь к отступлению. В доме шел обыск. Один из стражников стоял у двери, другой сидел на лавке так, чтобы видеть все. Двое искали. Он не удивился: не первый раз. Смутило то, что здесь стоял Панька, тот самый из Демидовки, который дальше всех кидал камни. Зачем он тут?

Ванюшка сел возле окна. Иван Федорович сидел на кровати. Мария Петровна укачивала Ниночку. Демьяновна ковыряла крючком проношенный носок. Тони с Леной и Витей не было — с утра ушли к тетке.

Полицейские искали на чердаке, стукались там о стропила, чихали от пыли, шарили в сенях, в ларе с овсом, в сундуке, в бочке с водой.

Получили, наверное, от начальства жару-пару, суются в углы, как ошпаренные тараканы. Панька бледен и, видимо, сильно напуган.

Он устроился в тот же цех, где работал Иван Федорович, подручным к Михаилу Гордееву, тоже большевику, чего, конечно, не знал. Оторванный от степной шири, от раздольных полей, от тишины, которую нарушала лишь вода, падающая на мельничное колесо, мычание коров да крик петухов, — он оглушен был заводом, уханьем паровых молотов, от которых сотрясалась земля.

Сквозь плотный туман пыли, висящий в воздухе, едва угадывались фигуры рабочих. В печах с огненными зевами нагревались болванки. Поворачивая раскаленную болванку, кузнецы обрабатывали ее — на вид податливую и послушную — иная достигала нескольких пудов весу, и от нее шел страшный жар.

Панька привыкал тяжело.

Когда болванка в печи не успевала нагреться, он радовался отдыху. Медленно, как все здесь, шел по земляному полу, вершка на три покрытому мягкой пылью, к выходу.

Он будто оторопел, и ему жаль было своей прежней жизни на мельнице, мерещились фунтовые язи, которых удил под плотиной. Скоро он выделил нескольких человек в цехе, к которым остальные относились особенно, с уважением. Они не пили, не сквернословили, и их, кажется, побаивался мастер — скорый на расправу. Среди них были Ипатов и Гостев.

В тот день, возвращаясь после смены, Панька возле дома Гостева увидел толпу.

— Все ищут чего-то, — говорила женщина с ведрами на коромысле.

— Шныряют, пропасти на них нет, — отозвалась Другая.

— На полати полез, черт бесстыжий, — конопатая девка в цветастом платке заглядывала в окно.

Михаил Гостев мигнул Паньке: подожди. Вскоре какой-то мальчишка сунул ему сверток и убежал. Панька отошел и в переулке поглядел — книги. Решил зайти к Ипатовым — дядя Ваня скажет, что делать. Только во двор, а за ним — полицейские. Растерялся, забежал в избу, крикнул: «Идут!» — и кинул книги на пол. Иван Федорович успел поднять их и сунуть под подушку. Теперь Панька стоял, опустив голову.

Вернувшись с чердака, околоточный Вавила и другой полицейский допрашивали Паньку, но тот ничего не мог сказать.

— Подручный, — сказал Иван Федорович, — недавно из деревни, заводских порядков еще не знает.

Наблюдавший с лавки полицейский подошел, поднял подушку:

— Ага, голубчик, попался? — потряс книгами, — от меня, братец, и блоха не ускочит!

Вавила с укором поглядел на Ипатова: пей, мол, после этого с вами водку, ешь пироги.

Второй полицейский достал карандаш и приготовился писать.

— Твои книжки? — спросил просто потому, что должен был спросить.

Ванюшка поглядывал на полицейских и думал, как выручить отца. Такой же случай был на рождество, года три назад. Вечером ждали отца. Резали кружочками картошку, пекли на раскаленной железной печке и ели, соблюдая очередность. Иван Федорович недавно вышел из тюрьмы, куда попал за организацию забастовки, и не мог устроиться на работу. Перебивались тем, что Мария Петровна получала от доктора Пономарева, обстирывая его семью, да сколько могли, помогали товарищи. Всякий раз, когда Иван Федорович задерживался, дома волновались и не садились без него за стол.

Наконец дверь отворилась, хлынули клубы холода, вошел Иван Федорович. Он достал из-под полы длинный сверток и положил за печку. Пока умывался, а мать собирала на стол, Ванюшка заглянул в сверток. Там были револьвер, полицейская шашка и кинжал в ножнах. Потирая руки, отец сообщил, что устроился агентом по распространению швейных машин «Зингер». Деньги небольшие, зато можно зайти в любой дом без подозрения.

Едва покончили с ужином, навернулась полиция: четыре стражника с винтовками и полицейский с шашкой.

— Обыск? — Иван Федорович встал навстречу.

— Подождем, пока приедет начальство.

— Какое?

— Господин жандарм, — ответил полицейский и ушел ставить караул.

Двое встали у двери. Вернувшись, полицейский одному из них велел остаться на кухне, с другим сел на лавку.

— Почему с вами нет Вавилы Кузьмича? — спросила Мария Петровна.

— В другой наряд попал, — ответил тот, что сидел на кухне.

Значит, по всему городу обыски.

— Всю ночь будете сидеть? — спросил Иван Федорович.

— Надо будет, будем сидеть, — неохотно ответил полицейский и предупредил: — В разговор со стражей не вступать.

Караул менялся через полчаса. Два стражника не спеша выходили из комнаты, двое влетали в нее, топали ногами, дышали в кулаки, оттирали носы и щеки. Через два часа выстудили дом так, что уже сами не могли согреться.

Сестренки на кровати дрожали от холода. Витю Мария Петровна, запахнув в телогрейку, носила по комнате. Иван Федорович сидел на кровати и, казалось, дремал. Но так только казалось. Мария Петровна тоже поглядывала на темное пятно у вывода трубы. Когда слишком нагревались железная печка и железный коленчатый вывод, на потолке, из сосновых досок, вытапливалась сера. Родители переглянулись. И Ванюшка понял вдруг, что они решили подпалить дом, чтобы в возникшей панике убрать оружие.

— Ваше благородие, — Мария Петровна подошла к полицейскому, — разрешите затопить печку, ребенок больной, совсем изведется.

— Нет, — отрубил полицейский.

— Да и вашим с морозу погреться надо.

— Нет.

— Сударь, нам холодно, — сказал Ванюшка.

— А? Что? — и полицейский посмотрел в немного насмешливые глаза мальчика.

— О, ты неплохо воспитан, — заметил полицейский.

— У него хороший наставник, — ответил Иван Федорович, — законоучитель Богуславский.

Полицейскому польстило, что о его приятеле, с которым по вечерам играл в преферанс, высокое мнение.

— Кажется, в самом деле холодно, — он пожал плечами. — Эй, Молин, сходи с хозяйкой, пусть дров принесет.

Молин повесил винтовку через плечо.

— Стой, Молин! Покажи-ка, хозяйка, что у тебя есть в печке?

Мария Петровна открыла дверцу, потом встала на табуретку, растянула жестяные трубы вывода — на пол посыпалась сажа. Полицейский заглянул в трубы, постучал по ним, сажи посыпалось еще больше.