Борис Друян - Неостывшая память (сборник)

Иосиф охотно согласился. Первое стихотворение слушали со вниманием, затем захмелевшая компания сначала робко, а затем все смелее и увереннее принялась за закуски. Еще бы – икорка, балычок, грибочки, жюльенчики!.. Кто-то уже переговаривался через стол, кто-то засмеялся, и вот уже кто-то произнес: «А не пора ли чокнуться!» А поэт, ничего не замечая, продолжал читать.

Мне стало как-то неловко, я поднялся и передвинулся к косяку двери, оказавшись за спиной Бродского. А он всё читал и читал. И вдруг, как бы очнувшись и поняв, что читает он весьма нетрезвой и чужой публике, замолчал, резко повернулся, проскочил мимо меня в прихожую, схватил одежду и хлопнул входной дверью.

Застолье продолжилось. Многие просто не заметили исчезновения будущего Нобелевского Лауреата.

На следующий день по какому-то делу захожу в кабинет Д. Т. Хренкова и вижу, что он разговаривает по «вертушке» – Смольнинской АТС. По почтительной интонации, по тому, что наш Главный стоит чуть ли не навытяжку, я сразу понял: разговаривает он с САМИМ – Первым Секретарем Обкома. Застал я лишь конец разговора. Взглянув на меня, Дмитрий Терентьевич произнес в трубку:

– Сборник стихов Вашего протеже (Д. Т. так и сказал: протеже) Щаринского выйдет буквально на днях… Как какого… Я… Да, понимаю… Да…

Трубка буквально завибрировала в руках Хренкова и внезапно замолчала.

– Ну вот, – потерянно произнес Дмитрий Терентьевич. – Оказывается, Щаринского Романов не знает. Вызывает на ковер.

Утешать его я даже не пытался. Да и как тут утешишь. Конечно же, в Смольном он получил от Хозяина сполна. Книжку в типографии так и не напечатали. А с моей многогрешной редакторской головы не упал ни один волосочек. Ведь с самого начала я был против издания стихотворных упражнений Щаринского и не принял от него ни одной дефицитной шариковой ручки. Не нравился он мне. Не нравился.

В моей издательской практике иногда случались забавные, совершенно «нештатные» истории. Вот одна из них.

В конце 60-х Лениздат получил указание обкома КПСС в кратчайшие сроки подготовить и выпустить в свет роман одного из значительных писателей Финляндии Йоханнеса Линнанкоски «Песнь об огненно-красном цветке». В нем рассказывалось о романтической любви, нравах и обычаях простых людей страны Суоми на рубеже ХIХ – ХХ веков. Кто-то из самых высоких партийных начальников побывал в соседнем государстве, и опубликование этой книги призвано было продемонстрировать стремление развивать культурные, дружеские, добрососедские связи с Финляндией. Перевела роман и написала вступительную статью Лаура Александровна Виролайнен, специалист по финскому языку и литературе. Редактором назначили меня. Лаура Александровна оказалась очаровательной женщиной, с нею было легко и интересно работать.

Ускоренное издательское прохождение книги постоянно контролировал главный редактор Дмитрий Терентьевич Хренков. Д. Т., как мы все его называли в глаза и за глаза, частенько заглядывал в нашу редакцию художественной литературы, никогда не «чинился», все самые важные дела решал с улыбкой. Умным и легким человеком был наш Д. Т.

Однажды утром у меня на столе зазвонил телефон. Голос Д. Т. был необычным – жестким и раздраженным: «Бросай все дела, сейчас же зайди ко мне!» Вот так: ни тебе – здрасьте, ни – до свидания. Странно, очень странно… Не зная за собой на тот момент каких бы то ни было грехов, я все же неуверенно приоткрыл дверь в кабинет Главного и застал, как говорится, «картину маслом», которая моментально сняла с меня некоторую напряженность. Около своего заваленного рукописями стола стоял невеликий ростом Д. Т., а перед ним возвышался заведующий редакцией краеведческой литературы Пашкевич, грузный, рыхлый человек. Лица обоих были красные, неприязненные. Разговор у них был наверняка очень даже серьезный.

– А вот и Друян! Заходи же! – нетерпеливо махнул рукой Д. Т. – Скажи хоть ты нам: Виролайнен – мужчина или женщина?

Я аж рот разинул от неожиданности. Ну и дела, что они тут с ума съехали?! Без тени улыбки невинным голосом докладываю:

– Вчера была точно женщиной. Сам видел. А у вас, Дмитрий Терентьевич, другое мнение?

– Это не у меня, это у Пашкевича другое мнение! – взорвался Д. Т. – Совсем недавно сидела она вот на этом стуле!

– Да не она, а он, я-то его знаю лучше вас! – с упрямым вызовом отрезал Пашкевич.

– Вы можете хотя бы намекнуть, в чем дело и при чем тут моя скромная персона? – уже откровенно веселюсь я. – Если дело в Лауре Александровне, вы, как главный редактор, дайте мне официальное задание, и я постараюсь в нерабочее время доподлинно установить ее пол, ежели, конечно, получится.

Д. Т. не принимает шутки, досадливо передвигает на столе какие-то бумаги и хмуро отпускает нас обоих. Я предупредительно пропускаю вперед Пашкевича, который теперь уже на меня глядит очень даже неприязненно.

У себя в редакции под хохот коллег я изобразил в лицах всю эту странную историю.

Только на следующий день все прояснилось. Д. Т. остыл, снова вызвал Пашкевича и, стараясь быть максимально спокойным, выпытал все, что тот знал.

А дело, по рассказу Главного, было так. Его вызвали в Смольный, где ему вручили небольшой текст на финском языке, присланный из Тампере. В нем шла речь о В. И. Ленине, который одно время там находился. Все связанное с этим именем было священным, и Д. Т. получил указание найти авторитетного переводчика, чтобы текст с максимальной точностью зазвучал по-русски. Главный поручил это дело Пашкевичу, посоветовав ему обратиться ко мне, поскольку я хорошо знаю Виролайнен.

Рассудив, что он вовсе не нуждается в советах молодого редактора, Пашкевич разыскал некоего Виролайнена, участника революционных событий 1917 года. Ветеран-большевик был уже далеко не молод. Просьбу перевести важный документ воспринял как очень серьезное партийное поручение. Но поскольку с русским языком к тому времени он кое-как поладил, а родной финский стал малость подзабывать, на столе Д. Т. появился оригинальнейшим образом переведенный текст. После нескольких слов шло множество точек, затем еще три-четыре не очень внятных слова и снова – точки, точки, точки, которые, как оказалось, свидетельствовали о том, что новоиспеченный переводчик не знает, как обозначить по-русски то, что он усек в оригинале.

– Ничего не понимаю, – озадаченно сказал Д. Т. принесшему злосчастную грамоту Пашкевичу. – Виролайнен – профессиональная переводчица, а тут… черт знает что!

– Какая переводчица, он переводчик! – твердо заявил Пашкевич.

– Да вы что, смеетесь? Она пе-ре-вод-чи-ца! Женщина!

– Никакая не женщина! – стоял на своем Пашкевич.

Примерно в таком духе продолжалась весьма содержательная беседа вплоть до того момента, когда я с некоторой робостью заглянул в кабинет Главного.