Игорь Нарский - Давид Юм

Линия агностицизма, как подчеркивает Ленин, неизбежно осуждает на колебания между материализмом и идеализмом. И поэтому в противоположность мнению Рассела следует сказать, что хотя философия Юма и есть «тупик», но выход из этого тупика существует, и заключается он в решительном и полном отказе от агностицизма и в переходе на открыто и последовательно признаваемые материалистические позиции.

Юмизм и позитивизм далеко еще не «вчерашний день», позитивисты рассуждают по общей для них формуле: пусть без Юма, но с его учением! Агностическая философия Юма была как бы впитана позитивизмом, который пытается приспосабливаться к новейшим теориям, учениям и веяниям и в то же время снова и снова возвращается к своим истокам. А позитивизм в виде «сциентизма», «структурализма» и «философии анализа» широко распространен в буржуазной философии и в 70-х годах XX в.

Связи философии Юма с позитивизмом, если их конкретизировать, оказываются очень многосторонними. Критика рационалистических философских систем, субъективистское истолкование понятий силы и субстанции, сведение задач науки к описанию и упорядочению ощущений — все это тесно роднит их друг с другом. Уже основатель позитивизма О. Конт повторил Юмову трактовку причинности, а Д. С. Милль воспроизвел воззрения Юма на понятия личности и материи. Миллевы «серии ощущений» — это новая вариация на тему «связок перцепций» Юма. Авенариус и Мах реализовали юмистский принцип растворения всех наук в психологии, поступив именно таким образом с физиологией и физикой. У Юма можно найти зачаточные формулировки верификационного критерия осмысленности, и это признали все основоположники неопозитивизма, в котором этот критерий есть начало всех начал. А. Эйнштейн в «Замечаниях к теории познания Рассела» пришел к выводу, что, читая Рассела, каждый как бы снова чувствует дух Юма. И этот дух на самом деле еще не исчез, он выступает во все новых обличьях и модификациях, ибо противники материализма видят в нем свое старое прибежище и последнюю надежду.

Но неверно полностью отождествлять горько сожалевшего о «недостатке необходимых опытов и явлений» действительного Давида Юма, имевшего и определенные исторические заслуги, с односторонним его образом, созданным в буржуазной историко-философской литературе. Тем более неверно отождествлять целиком его философию с «юмизмом» и позитивизмом, взявшими из нее все отрицательное, вплоть до тенденции к иррационализму в теории мышления. Современная нам буржуазная философия даже тогда, когда она по праву объявляет тех или иных мыслителей прошлого своими учителями и прародителями, делает их в результате фальшивых интерпретаций гораздо худшими, чем они были на самом деле, и вытравляет у них все то, что было действительно достойным и способствовало в былое время прогрессу.

Впервые публикуется на русском языке в переводе И. С. Нарского.

Пусть не выдвигают никаких претензий насчет того, что в этом томе, как и в предшествующем ему, столь часто говорится о бедствиях, порождаемых религиозными злоупотреблениями, но сравнительно мало говорится о тех благотворных последствиях, которые проистекают от истинного и подлинного благочестия. Надлежащая обязанность религии заключается в том, чтобы реформировать жизнь людей, очищать их сердца, содействовать [выполнению] всех моральных обязанностей и обеспечить послушание законам и гражданским властям. Пока она преследует эти полезные цели, ее действия при всей их огромной ценности осуществляются скромно и дискретно и они редко подпадают под компетенцию истории. И только извращенные ее виды, которые зажигают пламя раздора и интриг (faction), подстрекают к бунтарству и побуждают к мятежам, обращают на себя внимание историка. И поэтому те, кто пытается извлечь неблагоприятные для религии выводы из [фактов] применения ее во зло, о которых сообщают историки, совершают весьма большую и очевидную ошибку. Верно, что злоупотреблениям может быть подвержена всякая вещь, а лучшие из них — в особенности; но [фактов] благотворного воздействия религии в истории не отыскать. И чем более этот [религиозный] принцип чист и истинен, тем хуже его воздействие в тех анналах войн, политических акций и интриг, революций, беспорядков и потрясений, записать и передать которые последующим поколениям дело историка.

Столь же мало можно быть недовольным тем, что в этом произведении не встречается такой религиозной секты, упоминание о которой не было бы связано с изобличением ее и известной степенью неодобрения и порицания [в ее адрес]. Моральная слабость (frailties) нашей природы примешивается ко всякому делу, которым мы заняты; и никакое человеческое существо никогда не достигает совершенства. С первого взгляда кажется, что идея бесконечного духа, создателя Вселенной, требует абсолютно чистого, простого и бесхитростного почитания, без обрядов и [церковных] учреждений, без церемоний и храмов, без священников или проповедников и молений, и эта идея удерживает людей от того, чтобы слишком напирать на обрядовую и декоративную сторону их культа. Но из всех сект, на которые разделены христиане, [лишь] англиканская церковь, как нам представляется, избрала наиболее счастливую середину; все-таки следует со всей определенностью признать, что во время того столетия, о котором идет речь в этих томах, приверженцы церковного чиноначалия были подвержены предрассудкам, а их противники охвачены экстазом (enthusiasm).

Однако природа последнего начала такова, что оно быстро испаряется и загнивает; обычно вскоре после пыла [религиозного] рвения приходит дух умеренности, и, к чести теперешних пресвитериан, индепендентов и других сектантов, на нашем Острове должно быть признано, что они едва ли чем еще, кроме как именем, походят на своих предшественников, процветавших во время гражданской войны и породивших такой хаос. В глазах здравомыслящей части человечества показалась бы смешной ссылка на то, что и самые первые реформаторы в большинстве стран Европы не доводили дела до бурных крайностей и во многих случаях не были подвержены фанатической нетерпимости. Ведь нельзя отрицать, что безжалостный дух, сопутствующий фанатикам всякого рода, почти повсюду [все-таки] привел ранних реформаторов к тому, что они стали преследовать католиков и всех тех, кто был не согласен с ними, применив к ним те самые жестокие меры, на которые, когда их применяли к ним самим, они так крикливо жаловались [16] Зачеркнут первый вариант фразы: «…привел ранних реформаторов почти повсюду к тому, что они стали посылать католиков в ад, так же как их самих туда посылали их противники». — Прим. Е. Мосснера. .