Василий Емельянов - С чего начиналось

Когда Игорь Васильевич узнал о статье Финни, он поехал на завод, где сооружалась «Огра», и сказал рабочим, занятым изготовлением оборудования для установки:

— Нам сделан вызов: американцы хотят взять реванш за спутники. Мы вышли в космос, кое-кто в Америке раздражен этим и хочет показать, что если их обогнали в космических исследованиях, то они обошли нас в другой области — по управляемому термоядерному синтезу. Как, примем вызов?

Рабочие ответили:

— В доску расшибемся, но сделаем!

И построили установку за восемь месяцев.

Этот случай говорит о Курчатове как о тонком психологе, хорошо понимавшем душу русского человека и использовавшем свои знания для борьбы за решение важнейших задач, которые стояли перед страной. Игорь Васильевич обладал необыкновенным даром зажигать людей.

А в конце той пресс-конференции я не мог отказать себе в удовольствии процитировать одно из любимых четверостиший русского поэта прошлого века Федора Ивановича Тютчева:

Но боюсь, что не все присутствовавшие на пресс-конференции в американском штате Теннесси поняли, в чем здесь дело.

Многие любят жаловаться: я устал, у меня голова болит, я занят, времени нет… А Курчатов никогда и ни на что не жаловался. Я проработал с Игорем Васильевичем больше пятнадцати лет и за все это время не слышал от него ни одной жалобы ни по какому поводу. Чувствовал он себя иногда очень плохо: уже после первого инсульта левая нога начала отказывать, была немного парализована, и он ходил с палочкой, но лечиться не любил и всегда спешил сделать максимум того, что мог.

Помню, как-то застал я Курчатова дома — он болел, лежал в постели. В руках у него была толстая книга, куда он заносил заметки для памяти и поручения, которые он давал сотрудникам. Рядом, у постели, стояла Анна Филипповна, его лечащий врач, и просто умоляла:

— Игорь Васильевич, вы больной человек, нельзя же так!

Он отвечал:

— Я все выполняю. Вы сказали лежать. Я лежу.

Но он и больной, в постели, работал так же интенсивно, как в служебном кабинете. К нему и домой шел постоянный, нескончаемый поток людей. Он их вызывал, говорил с ними, рассказывал, слушал, записывал, что надо было сделать.

По словам Марины Дмитриевны, жены Игоря Васильевича, вставал он часов в семь утра, быстро завтракал — ел он вообще быстро — и обязательно куда-нибудь направлялся. Или к себе в институт, или выезжал на завод, или на совещание, на встречу.

Он все время был в движении — с кем-то говорил, кому-то что-то рассказывал, кого-то слушал.

Все его время поглощалось научной и организационной работой. Он сам выезжал в другие институты, в лаборатории, на заводы, принимал людей, выслушивал их, советовался, объяснял те задачи, которые нужно было решить… Возьмем только одну, небольшую часть огромной атомной проблемы — сам реактор. Сколько тут возникало вопросов!

Прежде всего уран. Постановка всех исследований, связанных с ним. Это и месторождения урановых руд, и добыча руды, и переработка ее, и очистка урановых солей, и получение из них металла, и исследование всех его свойств… Причем все новое. И это только одна урановая проблема.

К Курчатову шли самые разнообразные люди, и он должен был ставить задачи, которые не все даже понимали. Сейчас многое кажется простым и несложным, а тогда ведь было совсем не так. И со всеми этими вопросами, со всем тем, в чем сами не могли разобраться, люди шли к Курчатову.

Я вспоминаю одно из заседаний, где обсуждались методы анализа тяжелой водой. Как к этому подойти, за что «зацепиться»? Скоро будет получена тяжелая вода. Но как определить ее состав — процентное содержание тяжелой воды в общей массе? Химическим путем? Невозможно. Физически? Но как? Неизвестно. Мы сидели, целая группа, и обсуждали, что можно было бы положить в основу разработки технического анализа. Ну, тяжелая вода имеет более высокую точку кипения. Потом, удельный вес ее больше. Дальше, точка замерзания также отлична от точки замерзания обычной воды. За что же «зацепиться»?

Специалистов этого профиля тогда не было — просто даже такой специальности еще не существовало. Кто-то в раздражении сказал:

— Ну, Василий Семенович, втянули вы нас в какую-то авантюру! Скажите откровенно: вы что-нибудь в тяжелой воде понимаете?

Я ответил:

— Нет, я металлург.

— А кто-нибудь из сидящих здесь понимает?

— Нет, не понимает.

Мы не заметили, что в эту минуту в комнату вошел Курчатов. Я взглянул и увидел сердитое лицо. Он слышал последние фразы разговора и был очень раздражен самой постановкой вопроса. Курчатов сказал:

— Что же вы хотите, чтобы мы к американцам обратились за помощью? Чтобы они разработали нам метод? Сейчас перед страной стоит важнейшая проблема, и мы, советские ученые, должны ее решать. Никто за нас решать ее не будет. И надо об этом думать. А за что «зацепиться» — давайте поразмыслим, за что-нибудь всегда можно «зацепиться».

Я подумал: из глубины веков до нас дошло: «Ищите и обрящете, стучите и отверзется». Как правило, когда вы упорно ищете, то, конечно, в итоге всегда найдете какой-то метод, какую-то возможность. И мы ведь в конце концов нашли, за что «зацепиться».

Таких случаев было множество. Вот еще один. Когда мы начинали заниматься проблемой разделения изотопов, потребовались пористые перегородки. Что это такое? Нужно было создать пористый материал в форме пластинок, в котором отверстия были бы по величине примерно равны молекуле уранового соединения, с которым мы имели дело. Но как создать эти поры, мы не знали.

Вначале кто-то предложил прокалывать их механически тончайшей иглой. И начали прокалывать! Потом увидели, что из этой затеи ничего не получается. Стали думать, что еще можно предложить, советоваться, искать нужных людей. И тогда оказалось, что проблемой занималось в порядке, так сказать, личной инициативы много людей, не имевших к нашим исследованиям никакого отношения. Ну, кто бы мог думать, что такие ученые и инженеры найдутся в …текстильном институте? Или среди металлургов, задачи которых обычно прямо противоположны: не создавать, а устранять раковины, поры и т. п.

Курчатов не принадлежал к тому типу ученого, который обычно сидит в тиши кабинета, обложенный книгами, думает, пишет. Определенного времени, так сказать, для думания у Игоря Васильевича не было — он думал на ходу, думал, мне кажется, постоянно.

Спать он ложился поздно. Я знаю это: мы часто засиживались на работе до двух-трех часов ночи. Курчатов прилагал все силы, чтобы увлечь работника проблемой, в решении которой тот принимал участие, объяснить ему суть задачи, показать ее важность. Но иногда даже люди, увлеченные одной проблемой, не могут вместе работать плодотворно. У металлургов есть такой термин: совместимость — это когда один металл может работать с другим. Или несовместимость, когда идет процесс взаимодействия — разрушения. И вот иногда Курчатов замечал среди сотрудников людей «несовместимых»: ни по характеру, ни по другим качествам они не подходили друг к другу. И тогда он делал их «совместимыми». Сделать же «совместимыми» не двух, а множество людей — это значительно сложней, это уже большое искусство. И им в совершенстве владел Курчатов.