Наум Синдаловский - Очерки Петербургской мифологии, или Мы и городской фольклор

При желании можно найти и другие различия на противоположных концах московско-петербургской оси, вращающей общественную и политическую жизнь России последних трех столетий. Они отмечены поговорками – пренебрежительной московской: «Наша Москва не чета Петербургу», заносчивыми петербургскими: «Питер – город, Москва – огород», «Если Москва ничего не делает, то Петербург делает ничего» и «Москва только думает, а Питер уже работает». В общем, как считали петербуржцы: «Питер Москве нос вытер».

Петербург действительно в короткий срок превратился в один огромный созидательный цех, где все работают или служат, что-то делают, совершают поступки. Деятельность как таковая становится знаком Петербурга, его символом. «Спать ложиться – в Питере не появиться, утром вставать – век его не видать», – говорили в России в XVIII–XIX веках.

На Руси традиционно инертной, смиренной и безропотной миграционные процессы не были результатом свободного выбора, чаще всего они носили принудительный, подневольный характер. Достаточно вспомнить поименные сенатские списки начала XVIII века, согласно которым многие московские купцы, бояре и просто ремесленный люд должны были переселиться на вечное житье в новую столицу, и многочисленные указы Петра о том, чтобы «беглых солдат бить кнутом и ссылать в новостроящийся город Санкт-Петербург». Прививка, полученная в первой четверти XVIII века, оказалась такой мощной и долговременной, что очень скоро Россия, как сказано в фольклоре, уже смотрела «одним глазом в Москву, другим в Питер», и интерес к последнему стремительно рос и рос. Выбор формировался вполне сознательно, несмотря на то что «Питер бока повытер, да и Москва бьет с носка». Владимир Даль дважды записывает эту пословицу, меняя всего лишь местами названия городов. В первом случае: «Питер бока повытер…» и во втором: «Москва бьет с носка, а Питер бока повытер». Право выбора на Руси всегда было делом нелегким, едва ли не непосильным.

И все-таки предпочтение чаще всего отдавалось Петербургу, где градус кипения общественной жизни был значительно выше московского и где духовная атмосфера выгодно отличалась от московской. Вскоре роли двух столиц в общественной и деловой жизни определились: «Москве – торговать, Питеру – думать». Да и набор развлечений, предлагаемых Северной столицей, оказывался шире, разнообразнее и предпочтительнее, чем унылая роспись знаменитых старосветских обедов и обязательных воскресных семейных слушаний церковных проповедей под неусыпным приглядом московских тетушек. В Вологодской, Архангелогородской и других северных губерниях бытовала недвусмысленная пословица: «В Питер – по ветер, в Москву – по тоску».

В Питере было вольготней и проще. В арсенале петербургской городской фразеологии сохранилась пословица: «Москва живет домами, Петербург – площадями», и ее более поздний вариант: «Москвичи живут в своих квартирах, петербуржцы – в своем городе».

В одном ряду с традиционными московскими реалиями, набор которых в фольклоре весьма ограничен, в пословицах и поговорках появляются новые ценности уже петербургского периода русской истории: «Славна Москва калачами, Петербург – усачами»; «Славна Москва калачами, Петербург – сигами»; «Славна Москва калачами, Петербург – пиджаками». Однообразие «калачей» в пословицах, записанных в разное время и разными исследователями, очевидно, адекватно пословичной «тоске», упоминавшейся выше. И напротив, многочисленность аргументов в пользу Петербурга – от сигов, напоминающих о невском просторе, до пиджаков или сюртуков европейского покроя и усов, исключительную привилегию носить которые имели только блистательные императорские гвардейцы («Видно птицу по полету, а гвардейца – по усам»), свидетельствует о бесспорных преимуществах Петербурга в глазах российского обывателя.

Жизненный ритм новой столицы напрочь опрокидывал привычные представления о бытовавшем на Руси традиционном укладе. В Петербурге, как, впрочем, и в Москве, рано вставали. Но ни сам факт раннего подъема, ни следствие этого факта в обеих столицах не были тождественны. Москва шла к заутрене, Петербург – на государственную службу. Именно это безошибочно сформулировано в фольклоре: «В Москве живут как принято, в Петербурге как должно»; «Петербург будит барабан, Москву – колокол». И это вовсе не значит, что в Петербурге отсутствовали церкви. К началу XX века их насчитывалось около шестисот. Но не они определяли биение общественного пульса столицы. Главное состояло в том, что «Москва веселится, Петербург служит».

Все в Петербурге не так, как в Москве. И уж, конечно, как считают петербуржцы, лучше, чем в Москве. На амбициозноспесивом языке партийных чиновников образованной в 1918 году так называемой «Северной коммуны» с центром в Петрограде это звучало так: «Нам Москва не указ» и «Не из Москвы воля, а из Питера». Впрочем, не исключено, что правы и москвичи. Придумали же они замечательную поговорку: «Москву любят, о Петербурге рассуждают».

В 1930-х годах, после убийства Кирова и последовавших затем судебных и внесудебных расправ, Москва мрачно торжествовала очередную победу над вольнолюбивым и независимым Питером. В какой-то степени дух ленинградцев был сломлен. Изменился менталитет. В летопись взаимоотношений двух городов фольклор вписывает одни из самых горьких и унизительных пословиц: «В Москве чихнут, в Ленинграде аспирин принимают»; «В Москве играют, в Ленинграде пляшут»; «В Москве рубят, в Питер стружки летят»; «Когда в Москве подстригают ногти, в Питере отрубают пальцы». И что самое удивительное, все более и более слышными становились уничижительные нотки непротивления: «Чем бы Москва ни тешилась, лишь бы питерцы не плакали».

Ситуация начала меняться только к середине 1990-х годов. Забрезжила надежда. Петербургские средства массовой информации обратили внимание на то, что «едва ли не от каждой посещавшей нас зарубежной делегации» можно было услышать тезис, выраженный в подчеркнуто пословичной форме: «Петербург – еще не первый, но все-таки не второй город в России».

Между тем спор, начатый в 1703 году, продолжается. Памятуя о том, что Москва почти что за 900 лет своей славной истории не однажды сгорала дотла, каждый раз, как птица Феникс, возрождаясь из пепла, а Петербург не раз выходил победителем в жесточайшей битве с морской стихией, городской фольклор общими усилиями и того и другого города вывел, наконец, единую формулу существования обеих столиц: «Несгораемая Москва, непотопляемый Петербург». И осторожно предупредил спорящие стороны: «Чтобы между Москвой и Петербургом не было никаких недоразумений типа Бологого».