Наум Синдаловский - Очерки Петербургской мифологии, или Мы и городской фольклор

В светской дворянской и военной гвардейской среде «золотой молодежи» предметом особой гордости считались так называемые «дуэльные синодики» и «донжуанские списки», в которых «хранились» имена убитых на поединках чести мужчин и покоренных в любовных схватках женщин. Например, в «синодике» Федора Толстого по прозвищу Американец числилось одиннадцать смертельно раненых им дуэлянтов, а в пресловутом «донжуанском списке» Пушкина перечень женщин вообще был не ограничен. Этот список он набросал в альбоме Елизаветы Николаевны Ушаковой, сестры Екатерины Николаевны, за которой в то время ухаживал. Список, как считают специалисты, далеко не полный. Но и он состоит из двух частей: в первой – имена его серьезных увлечений, во второй – мимолетные, случайные. Наталья Николаевна Гончарова стоит на последнем месте. В этой, второй части списка всего шестнадцать имен. Однако вот признание самого поэта: «Натали – моя сто тринадцатая любовь». Понятно, что это метафора, игра в преувеличение. Но многие друзья Пушкина, хорошо зная характер поэта, и не думали шутить. Например, Вяземский позволял себе по этому поводу искренне удивляться: «Все спрашивают: правда ли, что Пушкин женится? В кого он теперь влюблен между прочими?»

О разгульной холостяцкой жизни Пушкина ходили самые невероятные легенды. Одну из них рассказывает в своих воспоминаниях о поэте Николай Михайлович Смирнов, муж А.О. Смирновой-Россет, человек, исключительно доброжелательный к памяти Пушкина. Исследователи жизни Пушкина отказывают этому эпизоду в праве на подлинное существование в биографии поэта. Однако Николай Михайлович об этом пишет. Значит, что-то было. Легенды на пустом месте не возникают. Так вот, согласно одной из них, Пушкин и в Михайловское брал с собой любовниц. Смирнов упоминает даже имя одной такой девицы. Будто бы сам Пушкин признался ему однажды: «Бедная Лизанька едва не умерла от скуки: я с нею почти там не виделся». Ее можно понять. Скучная однообразная деревенская жизнь в заснеженном Михайловском не могла сравниться с бурным существованием городских камелий на многолюдных улицах Петербурга.

В 1832 году поэт написал народную драму «Русалка». По преданию, мысль о сюжете «Русалки» подал Пушкину услышанный им рассказ о трагической судьбе дочери мельника из родового поместья Вульфов. По преданию, она влюбилась в одного барского камердинера. Он соблазнил ее и не то уехал вместе со своим барином, не то за какую-то провинность был отдан в солдаты. Девушка осталась беременной, и в отчаянии утопилась в омуте мельничной плотины. Местные жители любили показывать этот поросший лесом водоем. Любителям живописи он хорошо известен. Его изобразил художник Левитан на своей знаменитой картине «У омута».

По Пушкину, трагический сюжет «Русалки» разворачивается на берегу Днепра, где, кстати, поэт был только проездом, по дороге в Бессарабию, в свою первую южную ссылку. Правда, во время двухдневного пребывания в Киеве успел искупаться в Днепре, но простудился и покинул берега Днепра больным. В совокупной же памяти обитателей родовых имений Пушкиных и Вульфов, что находились вблизи друг от друга, драма несчастной дочери старого мельника легко ассоциировалась с воспоминаниями о горячем африканском темпераменте поэта и его амурных приключениях на берегах Сороти. Легенды об этом дошли до нашего времени. Вот одна из записей, сделанная в 1983 году в Михайловском. «А что в ём хорошего, в вашем Пушкине? Я вам вот что, девки, скажу: повесить его мало! Привязать за руки, за ноги к осинам, да отпустить – вот как с им надо! Вот, вы, девки, не знаете, а стояла тут раньше мельница, и жил мельник, и была у него дочка-красавица. А Пушкин-то ваш, как приехал сюда – ну за ей бегать. Бегал, бегал… Обрюхатил да и бросил. А она со сраму-то взяла да утопилась – там, в озере… Вот как оно было…»

В обширной мифологии Пушкина есть история, связанная с его приятельницей, женой австрийского посланника в Петербурге Дарьей Федоровной Фикельмон, известной в аристократических кругах по уменьшительному имени Долли. Ее дом на Дворцовой набережной стал одним из самых заметных в столице центров светской, политической и литературной жизни. Хозяйкой салона была блистательная Долли. Салон часто посещал A.C. Пушкин, что позволило петербургским сплетникам заговорить о «более близких отношениях, чем просто светское знакомство» между графиней Долли и известным поэтом. Ходили слухи о тайном ночном свидании Пушкина с графиней в доме австрийского посла. Свидание затянулось, наступило утро, и к ужасу хозяйки дома Пушкин, торопливо покидая возлюбленную, будто бы в дверях столкнулся с ее дворецким и едва не был узнан. Все это в минуту откровенности якобы рассказал сам Пушкин своему московскому другу Павлу Воиновичу Нащокину.

Через много лет после гибели Пушкина Нащокин поведал эту романтическую историю биографу поэта Бартеневу. Затем все это донельзя раздули профессиональные пушкинисты, с удивлением обнаружив в рассказе моменты, до мелочей сходные со сценой посещения Германном дома старой графини, описанной Пушкиным в «Пиковой даме». И легенда приобрела якобы доказанные биографические черты. Среди специалистов завязалась даже профессиональная дискуссия на тему, какой дом более похож на изображенный в повести – особняк княгини Голицыной на Малой Морской улице или дом австрийского посла на Миллионной. В пользу последнего предположения была выдвинута версия о том, что Пушкин, ради сохранения тайны свидания с супругой посла иностранного государства, сознательно изобразил в «Пиковой даме» интерьеры дома на Малой Морской. Тем самым он будто бы спас честь любимой женщины, уберег от скандала самого себя и даже предотвратил международный конфликт, который якобы мог вспыхнуть между Россией и Австрией.

Но главное, Пушкин к моменту описываемых событий был уже женат. Скандал ему вряд ли был нужен. Да и Дарья Федоровна, по общему мнению петербургского большого света, отличалась исключительной нравственной чистотой, и, если бы не эта злосчастная легенда, которая, повторимся, появилась более чем через два десятилетия после предполагаемого свидания, ее репутация так и осталась бы безупречной и незапятнанной никакими слухами и сплетнями.

Известная доля лицемерия во всем этом все же была. Пушкин и после женитьбы в святого не превратился. Известна легенда о его отношениях с сестрой Натальи Николаевны Александрой, или Александриной, как ее называли в семье. В Петербурге судачили о странной совместной жизни сестер Натальи Николаевны в доме Пушкина. С тех пор как Александра и Екатерина поселились в его доме, злые языки называли поэта «Троеженцем». Даже любимая сестра Пушкина Ольга Сергеевна Павлищева не отказала себе в ядовитом замечании на этот счет. Вот что она пишет в одном из писем: «Александр представил меня своим женам: теперь у него целых три».