Елена Кормилицына - Йозеф Геббельс. Особенности нацистского пиара

Замалчивание с целью выжидания. Когда нечего сказать, то достаточно выдержать длинную паузу, и может так случиться, что говорить уже ничего и не придется, поскольку потрясшая всех новость очень быстро перестанет быть актуальной. В мае 1941 года весь мир был потрясен неожиданным перелетом заместителя Гитлера по партии Гесса в Англию с целью заключения мира между двумя германскими народами. Это был удар так удар! Мартин Борман – рейхсляйтер, руководитель партийной канцелярии фюрера – оперативно создал версию, будто Гесс был сумасшедшим. Более того, он уговорил Гитлера озвучить эту версию в первом официальном сообщении по делу Гесса. Шеф прессы Отто Дитрих подхватил данное заявление и растиражировал его.

«Видимо, член партии Гесс жил в мире галлюцинаций, в результате чего он возомнил, что способен найти взаимопонимание между Англией и Германией… Национал-социалистическая партия считает, что он пал жертвой умопомешательства. И таким образом, его поступок не оказывает никакого воздействия на продолжение войны, к которой Германию вынудили» [227]. Подобное опрометчивое заявление дало возможность Геббельсу вволю негодовать и удивляться непроходимой тупости своего вечного конкурента: «Какая картина для всего мира: душевнобольной является вторым после фюрера человеком! Такое даже помыслить и то невозможно». Полностью «размазав» Дитриха, Геббельс берет освещение вопроса в собственные руки: «Даю указание прессе и радио опубликовать это сообщение без всякого комментария. А затем выждать, какова будет реакция. Лондон сразу даст о себе знать, а мы не останемся в долгу со своим ответом». Далее Геббельс развивает бурную деятельность: «Я приказываю немедленно вырезать кадры с его (Гесса) изображением из еженедельного киножурнала». Затем он успокаивает гауляйтеров и рейхсляйтеров, которые совершенно растерялись, не зная какую версию тиражировать в местных средствах массовой информации, и потому бросились обрывать телефоны, дозваниваясь до Министерства пропаганды. 14 мая 1941 года, на следующий день после того, как до него дошла сенсационная новость, Геббельс провел в министерстве совещание. Его итогом было указание: «Пока – абсолютное молчание. Не слушать никаких слухов». 15 мая, – по-прежнему молчание. «Даю прессе и радио приказ энергично писать и сообщать о всяких других вещах и делать вид, будто ничего не произошло». Геббельс напрасно ждал реакции Лондона – там тоже решили молчать. Подобное не входило в расчеты министра пропаганды! Он полон злобы, обвиняет Лондон в некомпетентности: «Лондон хитро выжидает со своим официальным сообщением и дает полный простор для лживых измышлений. Будь я английским министром пропаганды, я бы извлек из этого гораздо больше».

Молчание затянулось. Больше всего Геббельс боялся, как бы в Лондоне не додумались до «самой собой напрашивающейся махинации»: делать заявления от имени Гесса. Его страхи оказались небеспочвенными. 15 мая в дневнике Геббельса появятся полные паники строки: «Теперь я уже несколько отстраненно читаю ужасные сообщения из Лондона. Эту чудовищную смесь лжи, скандалов и правды. Беднягу Гесса используют там таким образом, что это не поддается описанию. Его детская наивность наносит нам такой ущерб, который даже трудно себе представить. Постепенно англичане наконец догадались, что от его имени можно фабриковать самую невероятную ложь. Он, конечно, мог бы заранее об этом подумать, но теперь он совершенно беззащитен. Большую часть всего этого он никогда не узнает. Настоящая трагедия. Я постоянно работаю над опровержениями, но если это будет продолжаться, то мы будем вынуждены заговорить». 16 мая Черчилль сообщает в палате общин об инциденте с Гессом. Его называют убийцей и умалишенным. Тоже, конечно, не сахар, но больше всего Геббельс страшился, что заявления якобы от имени Гесса «поставят на поток»: «Это была бы для нас единственная, но страшная опасность. Я дрожу от страха, что это может случиться. Но, кажется, ангел-хранитель снова оберегает нас. Мы имеем дело с отпетыми дилетантами… Слухи начинают затихать. Повсюду царит состояние отрезвления. Я запретил транслировать сообщения, предназначенные для распространения в стране, а для зарубежья сообщаем одни лишь факты. Эта тактика оказалась правильной». 17 мая министр пропаганды понимает, что гроза, кажется, пронеслась: «Вчера: инцидент с Гессом затихает. У Лондона и Вашингтона другие заботы. Что сделал бы я из этой истории! Но руководящий слой Англии, право, созрел для своего свержения». 19 мая Геббельс уже прямо заявляет, что политика замалчивания дала свои плоды: «Мировое общественное мнение едино в том, что пропагандистскую кампанию вокруг Гесса выиграли мы. Я в этом никогда не сомневался, но что все пойдет так быстро, и не предполагал» [228].

Использование придуманной терминологии. Еще до начала войны Геббельс активно использовал этот метод, либо подменяя термины, либо создавая новые взамен существующих. Так, все недовольные режимом получали ярлык: Kritikaster. Данным придуманным термином обозначались всем недовольные люди, которые пальцем о палец не ударят для того, чтобы помочь своей стране. Слово оказалось настолько емким и выразительным, что вошло в обыденную речь того времени для обозначения личностей брюзгливых и при этом безынициативных.

Во время войны потребность в искусственной терминологии возросла. Стали возникать ситуации, когда соответствующие явлениям названия не указывались напрямую, поскольку это было бы равносильно признанию поражения. В 1943 году, когда дела немецкой армии на Восточном фронте стали далеки от идеальных, для существовавшего положения был найден термин: «эластичный фронт». Он был широко растиражирован, поскольку не содержал в себе негативной информации в отличие от равнозначного «временного отступления».

Геббельс вообще старался очень аккуратно относиться к терминологии; видимо, сказывалось то, что когда-то он занимался наукой. От своих подчиненных он требовал подобной же аккуратности или даже, можно сказать, осторожности. В немецких печатных изданиях времен Второй мировой войны, невозможно найти слова «солдат» для обозначения русского противника. Обозначения: «русские», «советские» и «иваны» попадаются достаточно часто, а вот слово «солдат» отсутствует. Дело в том, что в Третьем рейхе понятию «солдат» придавался едва ли не сакральный смысл. Солдат, – это тот, кто в первую очередь должен был являться носителем национал-социалистической идеологии. Соответственно, даже союзники относились ко второму сорту. В воспоминаниях бывшего офицера вермахта командира саперного батальона майора Гельмута Бельца можно найти полные горечи слова, характеризующие подобное положение вещей: