Павел Куприяновский - Бальмонт

Мотив возвращения тесно переплетается с цикличностью космической жизни, постоянным чередованием «восходов» и «закатов» солнечного диска. Книга «Только Любовь» открывалась стихотворением «Гимн Солнцу», где отражено наметившееся в «Будем как Солнце» раздвоение солнечного лика — «жизни податель» и в то же время «страшный, сжигающий свет»:

Солнце всё активнее отождествляется в сознании Бальмонта со «сверхчеловеческой» миссией поэта. Возникший еще в «Будем как Солнце» миф о Поэте-Солнце получает в новой книге «упоительно» яркое продолжение:

Цельность любовного чувства, драматически расщепленного в двух разделах книги «Будем как Солнце» на духовное и телесное начала, теперь, кажется, достигнута бальмонтовским лирическим героем:

В стихотворениях «К Елене», «Лунная соната», очевидно, посвященных Елене Цветковской, Бальмонт вновь и вновь воспевает сладостную любовную «пытку» в «лунном» ее преломлении:

Мелькает в его памяти и другая незабвенная женская «тень» (Екатерина Алексеевна Андреева-Бальмонт?):

Цикл любовной лирики «Мгновения слияния» сменяется в книге резко контрастным ему циклом «Проклятия», в котором Бальмонт с «детской» непоследовательностью отрекается от всего того, что только что страстно воспевал:

Его лирический герой опять оказывается во власти «художника-дьявола», и единственным способом сохранить свою «самость» представляется ненависть:

Однако в бальмонтовских «проклятиях» и «отречениях» нет трагического пафоса предыдущей книги, здесь ощущается элемент эпатажа, игровое начало. Эпиграф-строчка из любимейшего Шелли («Ненависть — обратный лик любви») разворачивается Бальмонтом в самостоятельное стихотворение, «кольцом» завершающее цикл «Проклятия»:

В книге «Только Любовь» поэт нередко возвращается к мотивам и образам своей ранней лирики. Больше всего в книге реминисценций из «Тишины», правда, не всегда явных. Элегическая медитативность дополняется новыми эмоционально-смысловыми оттенками, один из самых удачных среди вновь найденных символов — «безглагольность»:

Своеобразной «визитной карточкой» импрессионизма в русской лирике XX века стало стихотворение «Я не знаю мудрости»:

«Знаковым» для книги «Только Любовь» явилось и знаменитое стихотворение «Тише, тише», в котором поэт прозорливо предсказал недалекое охлаждение читателей и критики к своей поэзии:

В последние циклы книги — «Приближения» и «Мировое кольцо» — врывается риторическая струя. Автор стремится открыть глаза непосвященным «бледным людям» на истинные ценности жизни. Идеями Ф. М. Достоевского продиктовано воспевание нравственно-очистительной силы боли: «Мы должны бежать от боли, / Мы должны любить ее. / В этом правда высшей Воли, / В этом счастие мое». «Радостный завет» князя А. И. Урусова, по Бальмонту, состоит в том, что перед смертью человек обретает в душе Бога: «Он вдруг воскликнул звучно, как поэт: / Есть Бог, хоть это людям непонятно!» «Поэт-монах» Вл. Соловьев укрепляет веру в тайное единство земного и небесного (стихотворение «Воздушная дорога»). И, наконец, самый великий учитель для поэта — Всевышний:

«Человекобожеские» устремления героев Достоевского, собственные «демонические» порывы в стихотворении «Бог и Дьявол» («Я люблю тебя, Дьявол, я люблю Тебя, Бог, / Одному — мои стоны, и другому — мой вздох, / Одному — мои крики, а другому — мечты, / Но вы оба велики, вы восторг Красоты»), совершив «круг» по «мировому кольцу», приводят бальмонтовского лирического героя к символу веры детства и юности — Христу: