Константин Бальмонт - Только любовь. Семицветник

Жизни податель,

Светлый создатель,

Солнце, тебя я пою!

Пусть хоть несчастной

Сделай, но страстной,

Жаркой и властной

Душу мою!

Жизни податель,

Бог и Создатель,

Страшный сжигающий Свет!

Дай мне — на пире

Звуком быть в лире,—

Лучшею в Мире

Счастия нет!

О, как, должно быть, было это Утро

Единственно в величии своем,

Когда в рубинах, в неге перламутра,

Зажглось ты первым творческим лучом.

Над Хаосом, где каждая возможность

Предчувствовала первый свой расцвет,

Во всем была живая полносложность,

Все было «Да», не возникало «Нет».

В ликующем и пьяном Океане

Тьмы тем очей глубоких ты зажгло,

И не было нигде для счастья грани,

Любились все, так жадно и светло.

Действительность была равна с мечтою,

И так же близь была светла, как даль.

Чтоб песни трепетали красотою,

Не надо было в них влагать печаль.

Все было многолико и едино,

Все нежило и чаровало взгляд,

Когда из перламутра и рубина

В то Утро ты соткало свой наряд.

Потом, вспоив столетья, миллионы

Горячих, огнецветных, страстных дней,

Ты жизнь вело чрез выси и уклоны,

Но в каждый взор вливало блеск огней.

И много раз лик Мира изменялся,

И много протекло могучих рек,

Но громко голос Солнца раздавался,

И песню крови слышал человек.

«О, дети Солнца, как они прекрасны!»—

Тот возглас перешел из уст в уста.

В те дни лобзанья вечно были страстны,

В лице красива каждая черта.

То в Мексике, где в таинствах жестоких

Цвели так страшно красные цветы,—

То в Индии, где в душах светлооких

Сложился блеск ума и красоты,—

То там, где Апис, весь согретый кровью,

Склонив чело, на нем являл звезду,

И, с ним любя бесстрашною любовью,

Лобзались люди в храмах, как в бреду,—

То между снов пластической Эллады,

Где Дионис царил и Аполлон,—

Везде ты лило блеск в людские взгляды,

И разум Мира в Солнце был влюблен.

Как не любить светило золотое,

Надежду запредельную Земли.

О, вечное, высокое, святое,

Созвучью нежных строк моих внемли!

Я все в тебе люблю Ты нам даешь цветы,

Гвоздики алые, и губы роз, и маки,

Из безразличья темноты

Выводишь Мир, томившийся во мраке,

К красивой цельности отдельной красоты,

И в слитном Хаосе являются черты,

Во мгле, что пред тобой, вдруг дрогнув, подается,

Встают они и мы, глядят — и я и ты,

Растет, поет, сверкает, и смеется,

Ликует празднично все то,

В чем луч горячей крови бьется,

Что ночью было как ничто.

Без Солнца были бы мы темными рабами,

Вне понимания, что есть лучистый день,

Но самоцветными камнями

Теперь мечты горят, нам зримы свет и тень.

Без Солнца облака — тяжелые, густые,

Недвижно-мрачные, как тягостный утес,

Но только ты взойдешь,— воздушно-золотые,

Они воздушней детских грез,

Нежней, чем мысли молодые.

Ты не взойдешь еще, а Мир уже поет,

Над соснами гудит звенящий ветер Мая,

И влагой синею поишь ты небосвод,

Всю мглу Безбрежности лучами обнимая.

И вот твой яркий диск на Небеса взошел,

Превыше вечных гор, горишь ты над богами,

И люди Солнце пьют, ты льешь вино струями,

Но страшно ты для глаз, привыкших видеть дол,

На Солнце лишь глядит орел,

Когда летит над облаками

Но, не глядя на лик, что ослепляет всех,

Мы чувствуем тебя в громах, в немой былинке,—

Когда, желанный нам, услышим звонкий смех,

Когда увидим луч, средь чащи, на тропинке.

Мы чувствуем тебя в реке полночных звезд,

И в глыбах темных туч, разорванных грозою,

Когда меж них горит, манящей полосою,

Воздушный семицветный мост.

Тебя мы чувствуем во всем, в чем блеск алмазный,

В чем свет коралловый, жемчужный иль иной

Без Солнца наша жизнь была б однообразной,

Теперь же мы живем мечтою вечноразной,

Но более всего ласкаешь ты — весной

Свежей весной

Все озаряющее,

Нас опьяняющее

Цветом, лучом, новизной,—

Слабые стебли для жизни прямой укрепляющее,—

Ты, пребывающее

С ним, неизвестным, с тобою, любовь, и со мной!

Ты теплое в радостно-грустном Апреле,

Когда на заре

Играют свирели,

Горячее в летней поре,

В палящем Июле,

Родящем зернистый и сочный прилив

В колосьях желтеющих нив,

Что в свете лучей утонули.

Ты жгучее в Африке, свет твой горит

Смертельно, в час полдня, вблизи Пирамид,

И в зыбях песчаных Сахары.

Ты страшное в нашей России лесной,

Когда, воспринявши палящий твой зной,

Рокочут лесные пожары

Ты в отблесках мертвых, в пределах тех стран,

Где белою смертью одет Океан,

Что люди зовут Ледовитым,—

Где стелются версты и версты воды

И вечно звенят и ломаются льды,

Белея под ветром сердитым

В Норвегии бледной — полночное ты,

Сияньем полярным глядишь с высоты,

Горишь в сочетаньях нежданных.

Ты тусклое там, где взрастают лишь мхи,

Цепляются в тундрах, глядят как грехи,

В краях для тебя нежеланных.

Но Солнцу и в тундрах предельности нет,

Они получают зловещий твой свет,

И, если есть черные страны,

Где люди в бреду и в виденьях весь год,

Там день есть меж днями, когда небосвод

Миг правды дает за обманы,

И тот, кто томился весь год без лучей,

В миг правды богаче избранников дней.

Я тебя воспеваю, о, яркое жаркое Солнце,

Но хоть знаю, что я и красиво и нежно пою,

И хоть струны Поэта звончей золотого червонца,

Я не в силах исчерпать всю властность, всю

чару твою.

Если б я родился не Певцом, истомленным тоскою,

Если б был я звенящей блестящей свободной

волной,

Я украсил бы берег жемчужиной искрой морскою —

Но не знал бы я, сколько сокрыто их всех

глубиной.

Если б я родился не стремящимся жадным Поэтом,

Я расцвел бы как ландыш, как белый влюбленный

цветок,

Но не знал бы я, сколько цветов раскрывается летом,

И душистые сны сосчитать я никак бы не мог.

Так, тебя воспевая, о, счастье, о, Солнце святое,

Я лишь частию слышу ликующий жизненный смех,

Все люблю я в тебе, ты во всем и всегда —молодое,

Но сильнее всего то, что в жизни горишь ты —

для всех.

Люблю в тебе, что ты, согрев Франциска,

Воспевшего тебя, как я пою,

Ласкаешь тем же светом василиска,

Лелеешь нежных птичек и змею.