Павел Куприяновский - Бальмонт

За время своих поездок по Кавказу Бальмонт пережил два романа, причем, по воспоминаниям Екатерины Алексеевны Андреевой-Бальмонт, «оба печально для него кончились». Сначала умерла от чахотки красавица Тамара Канчели, «с которой его связывала уже второй год нежная дружба». А через две-три недели в Кисловодске после неожиданной ссоры сбросилась с обрыва девушка Кира, которой Бальмонт был увлечен, как и она им. К счастью, девушка осталась жива, долго лечилась, и ее сломанная нога срослась. Пылкая влюбленность поэта, всеми силами поддерживавшего Киру во время ее пребывания в больнице, плавно перешла в дружеские отношения. 17 августа, после двухмесячного отсутствия, Бальмонт вернулся в Москву.

Екатерины Алексеевны в это время в Москве не было. В конце мая вместе с дочерью Ниной и подругой Ольгой Николаевной Анненковой (близкая родственница художника М. Врубеля) она уехала на Урал, куда их пригласили погостить и провести лето на чудесном озере Тургояк. Дочь, воспитывавшаяся в основном во Франции, мало знала Россию, главным образом Подмосковье, и общение с уральской природой, новыми людьми, по мнению Екатерины Алексеевны, обогатит ее представления о родной стране. На Урале задержались до осени, а потом наступили и вовсе смутные времена — Октябрьская революция, Гражданская война, и возвращение в Москву затянулось до 1921 года. Все это время они жили в небольшом городке Миасс (возле Челябинска), где Екатерина Алексеевна работала в библиотеке, а Нина училась в местной гимназии.

Поначалу Екатерина Алексеевна и Бальмонт воспринимали эту разлуку как временную. Бальмонт собирался приехать в Миасс, но осуществить этого по условиям того времени не смог. Он часто писал жене и дочери, и его письма читаются как дневник поэта: в них отразились многие подробности его жизни в Москве, переживавшей беды и трудности 1917–1920 годов.

Лето 1917 года в России — время углубления кризиса власти, государства, армии. На фронте — одно поражение за другим, дезертирство, предательство. Бальмонт болезненно переживает за судьбу России, ему кажется, что происходит что-то похожее на пришествие Батыя, что лег срам на имя русское, он чувствует себя «висящим в воздухе» (письмо жене от 16 июля 1917 года). «События на фронте, — пишет он ей несколько ранее, — т. е. позор наш и бегство предателей <���…> меняет все — и более ничего нельзя знать даже о ближайших днях. Россия, Россия! Много бурь она знала. Может быть, вынесет и этот грозный смерч, этот ураган сумасшествия».

Эти же чувства патриота, горячо болеющего за Россию, выражены и в его летних письмах Анне Николаевне Ивановой. Поэтом владеют мрачные предчувствия: «Мне тяжело все, что творится в России. Много еще будет злого — целое море» (письмо из Тифлиса от 5 июля 1917 года). «В сердце моем глубокое спокойствие от доверия Богу и Судьбе. Три-четыре дня тому назад — или когда? — узнав, что русские начали бегство, я пережил такую боль, что уже ничто меня, кажется, не взволнует. Вся наша Армия дрогнула. Что будет, не знаю. Кровавый пожар начался и придет» (письмо из Тифлиса от 14 июля).

Пятого августа Бальмонт пересылает А. Н. Ивановой из Пятигорска только что написанное стихотворение «Этим летом», которое 2 сентября появится в московской газете «Утро России». Вот строки из него, вызвавшие тогда же полемические отклики:

Последние строки не стоит понимать буквально, они вызваны оскорбленным национальным чувством, в котором соединены любовь и ненависть: любовь к России и ненависть к тем, кто довел ее до унижения и позора. Судя по всему, во время выступлений он заражал этим чувством слушателей. Екатерине Алексеевне он сообщает, что 13 августа в Екатеринодаре читал обличительную речь, встреченную рукоплесканиями, и отмечает: «Большой поворот в настроениях всех» (письмо от 14 августа 1917 года).

Можно сказать, что в многочисленных поездках по взвихренной России 1914–1917 годов Бальмонт познакомился со страной в ее разнообразных «ликах» (любимое слово поэта) и состояниях. И конечно же сравнивал увиденное в России с другими странами мира, где побывал. Он видел, как она проигрывает по комфортности, устроенности жизни Европе (недаром в его письмах не раз говорится о желательности уехать из России или жить зимой в Париже, а летом в России). Из Японии он пишет А. Н. Ивановой: «Как скучно и серо в России. И все же я ее люблю. А Япония — лучезарный сон» — и далее использует в определении России некрасовское слово: «Но она убогая». Именно в некрасовских контрастах — великая и убогая, могучая и бессильная — предстала матушка-Русь перед Бальмонтом во время его путешествий по городам и весям. Эти впечатления во многом определят позицию поэта в отношении к тому, что произойдет с Россией в дальнейшем и так или иначе отразится в его творчестве.

Восторженно-эмоциональный порыв и надежды на Февральскую революцию как «чашу пьянящего счастья» («Вольный стих») у Бальмонта скоро выветрились. Это видно по публицистическим статьям и стихам, которые во второй половине 1917 года печатались в газетах «Утро России», «Русское слово», «Республика», «Русская воля» (основана Л. Андреевым). Многие из этих публикаций войдут в публицистическую брошюру Бальмонта «Революционер я или нет?» (М., 1918). Так, в статье «Три меры» он говорит о трех ошибках Февральской революции: во-первых, она «лишена свойств всенародности», разожгла ненависть и вызвала распрю сословий и общественных групп; во-вторых, она затоптала воинскую честь и долг, привела армию к разложению; в-третьих, «власть не чувствовала себя властью», пассивно относилась к тем, кто сеял смуту в стране и тем самым подстрекал к гражданской войне.

В статье «Воля народа» Бальмонт писал, что революция должна выражать народную волю, а не интересы отдельных классов в ущерб другим, ибо воля народа — «сложное единство», включающее в себя «не только крестьян и не только рабочих». Он против тех, кто преследовал в революции корыстные или классовые интересы, кто натравливал русских людей друг на друга, сеял вражду между ними. Призыв к единению («Скрепись за Россию, о русский народ»), выраженный в стихотворении «К русскому народу», сменяется у него нотами сомнения, так как народ может быть обманут и развращен насилием, ложью и кровью:

Развитие событий, неспособность Временного правительства преодолеть глубокий кризис в стране подтвердили худшие опасения Бальмонта. «Россия вся охвачена <���…> судорожной дрожью внутренних сил», — отмечал он в статье «Вращенье колеса». В его стихах звучит горечь разочарования в родном народе, поэту даже кажется, что в нем «человек в человеке умолк» (стихотворение «Маятник»):