Юрий Ленчевский - Сталинский СМЕРШ. Лучшие спецоперации военной контрразведки

Личный состав батальона стабильный, но были потери: на Днепре, в бою с окруженной группировкой немцев в районе Корсунь-Шевченковский. Кто-то подорвался при разминировании — сапер ошибается только раз. Часть получала пополнение. Приходили новые люди, и среди них были и те, кто представлял для Титова оперативный интерес: могли быть скрытые предатели, немецкие пособники.

Сотрудниками СМЕРШа проводилась работа по розыску немецких агентов, диверсантов, бывших белогвардейцев, националистов. Для ориентировки в поисках чекистами составлялись алфавитные списки, фотоальбомы и сборники разыскиваемых лиц. В феврале 1944 года для служебного пользования был издан «Сборник материалов об органах германской разведки на советско-германском фронте». С фотоальбомами Титову познакомиться не удалось, но он получал ориентировки на разыскиваемых вражеских агентов и гитлеровских пособников.

Музашвили прижился в батальоне. Чувствовал себя неплохо. Как-то Костя Юрьев увидел его радостного среди красноармейцев.

— Я ночью с женщиной был, — с восторгом сообщал Музашвили. — Вай, дэвочка!

— Ты что, Сулико, сразу ее женщиной сделал? — с иронией спросил Фартушный, добавил: — Небось сам-то первый раз…

Музашвили смутился, но продолжал свое:

— Ой, хорошо было! Как сто грамм халвы покушал.

«Будет тебе, Сулико, халва, мармелад и шоколад будет, и баланда. Придет время… Вот грузин, нашел-таки себе молодку», — сказал про себя Костя. В селе было немало одиноких женщин, которые страдали без мужчин.

Титов встретился с осведомителем «Гордеевым». Василенко стал служить писарем в штабе, и Титова интересовали некоторые аспекты работы штаба. Говорили и о Музашвили. Ничего нового о нем осведомитель не сообщал. У Василенко вертелось на языке: «Почему вы не арестуете Сулико?» Но спросить об этом не решался. Титов с симпатией относился к Василенко, хотя тот звезд с неба не хватал. Ему явно недоставало инициативы, и Титов в беседе с ним старался нацелить осведомителя на более активную, «поисковую» работу.

Все же Василенко спросил Титова:

— Почему вы не арестуете Сулико — Музашвили?

— А за что?

— Расхваливает, как хорошо ему было у немцев. Немецкий шпион…

— Вы уверены, что он шпион?

— Не знаю… — замялся осведомитель.

— Шпионы маскируются, а этот привлекает внимание своей болтовней. Работать с ним надо. А торопиться не следует.

Константину Юрьеву довелось участвовать в боевых спецоперациях. Были моменты, когда он чудом остался жив. Но награды не досталось, чему он ничуть не огорчился. Не дали медали, ну и ладно… Начальству виднее, кого награждать. К вышестоящим же Константин относился без излишнего преклонения, не скрывал иронии. Люди и люди… Но и без них нельзя… Титов разъяснил Константину, что его начальники в отличие от армейских осуществляют не только общее руководство, но и участвуют в той или иной чекистской разработке. Разумеется, руководители дают ценные указания — ЦУ и эти ЦУ бывают разными, как и разные сами руководящие лица. Случается, конечно, всякое… Ведь всегда найдутся эскимосы, которые и для жителей Африки придумают правила, как вести себя во время самой сильной жары.

— Товарищ старший лейтенант, в третьей роте полицай, — сообщил Костя Титову.

— Откуда сведения?

— Во второй роте служит Карнаухов. Он опознал полицая, но говорить о нем боялся… Поделился об этом с нашим доверенным лицом.

Костя назвал фамилию осведомителя «Ваня».

А дальше Карнаухов замкнулся. Ни слова более. Все же «Ваня» его расшевелил, раскочегарил… И тот рассказал: полицай этот по фамилии Слюсаренко — убийца. Карнаухов боится этого полицая — вдруг он его признает. Карнаухов прибыл в батальон с новым пополнением. После потерь части на Днепре и в корсунь-шевченковском окружении немцев батальон пополнился новыми людьми. Среди них были Карнаухов и Слюсаренко.

В разговоре с Титовым Карнаухов признался:

— Боюсь его. Встречался с ним раз, но он мог запомнить… Правда, военная форма преображает человека. Но кто знает…

— Расскажите все, что вам известно об этом человеке, — предложил Титов. — Кто он?

— Петр Слюсаренко — полицай, не рядовой… Точно он — не ошибаюсь. Такого гада не забудешь, — уверенно произнес Карнаухов. — Меня хотел вербовать немцам помогать…

— Получилось?

— У него — нет.

— Поподробнее, пожалуйста.

— С самого начала?

— Конечно.

— Белобилетник я. Служить мне не довелось. А вот когда наши первый раз в феврале мой город Богодухов освободили, меня и загребли.

— Как это?

— Ну, призвали меня. Никакого военкомата тогда у нас еще не было. Брали прямо в часть. Тогда многих так взяли. Винтовку в руки и в бой. Обученный ты или уже послужил — такое никого не интересовало. Нас даже не переодевали, пошли в своем гражданском. Тогда и молодых выбрали. За два года оккупации шестнадцатилетние подросли… Уже для войны годились. Только не обученные были. Сколько их, молодых, необученных, полегло тогда, в том феврале… Кто считал… — произнес с горечью Карнаухов.

— Вы же белобилетник. Сказали так, — заметил Титов.

— Так-то оно так. Врач в части медосмотр делал… Сказал: «Руки-ноги есть, винтовку в руках удержишь — иди воюй!» Документы мои забрали. Сержант, наверно, писарь, сказал; «Маленький — автоматчиком будешь!» — ростом я не вышел… Но воевал, стрелял по немцам. Не в первом бою, а на третий день ужалило меня… в ногу. Что делать? — в госпиталь определяться не стал. Дом мой, вот он, рядом. Кое-как доковылял до хаты. Вскоре немцы поднажали — наши отступили. И снова остался я под немцем. Ранение-то пустяковое. На мне быстро заросло. Работал я на кожзаводе, слесарил. Тогда все взрослые в городе работали, кто где… — поспешно заявил Карнаухов. — Иначе в полицию загремишь. Там с возрастом не считались. А молодежь почти всех в Германию угоняли, работать. И вот летом, уже в сорок третьем, вызывают меня в полицию. В комнате этот гад Слюсаренко сидел за столом. Разговор — один на один.

Картина той встречи в полиции предстала перед Карнауховым четко, зримо.

— Ты, Карнаухов, перед немецкой властью сильно провинился. Воевал против них. Стрелял, — начал Слюсаренко.

— Не я один.

— Разговор о тебе. Был ты в гражданской одежде — считай, партизан. А это что? Виселица по тебе скучает. Должен искупить свою вину перед властью.

— Как это?

— Послужишь ей — только тайно. Будешь агентом.

— Не согласный я на такое…

— А это еще посмотрим! — сказал с угрозой Слюсаренко. — Даю тебе неделю на размышление. Через семь дней придешь сюда в это же время. Сам. Или тебя потом приведут. А виселицу в центре города видел? Стоит она, родимая, — никто ее не отменил.