Александра Юрьева - Из Харькова в Европу с мужем-предателем

— Что это? — спросила я, не желая принимать подарки от нее.

— Это именно то, что тебе нужно — самое лучшее средство от твоего уныния. Возьми, и ты почувствуешь себя гораздо лучше, — сказала Мара, открывая коробочку, в которой был какой-то белый порошок.

— Нет, спасибо. Я не больна. Мне не нужны лекарства, — сказала я.

— Смотри, я покажу тебе, как это делается, — настаивала она. — Ты просто берешь щепотку этого порошка, вдыхаешь его через нос, и вскоре будешь чувствовать себя здоровой и в хорошем настроении.

Я вспомнила, что несколько лет назад слышала в России выражение «нюхать кокаин». Я думала, что это нечто вроде ароматических солей. Но взрослые считали, что нюхать кокаин — это опасно, и у меня создалось впечатление, что этого необходимо избегать.

— Это кокаин? — спросила я Мару.

— Да, что-то в этом роде. Ты знаешь, что даже доктора и зубные врачи пользуются теперь кокаином. Попробуй хоть чуть-чуть один раз, с тобой ничего не случится, это тебе не повредит и, возможно, избавит тебя от депрессии. Попробуй, не будь трусихой! — настаивала Мара.

И я подумала (если в тот момент это можно было назвать «думаньем»): «Кто его знает? Ведь даже мама пользовалась нюхательной солью, и у нее была такая малюсенькая хрустальная бутылочка нашатырного спирта, которую она подносила к носу, когда чувствовала слабость. Мама и мне давала понюхать, предупреждая, чтобы я не подносила бутылочку близко к носу. Запах был настолько сильный, что чуть не сбил меня с ног, а на глазах у меня выступили слезы». Все же Мара убедила меня, и я решила попробовать этот белый порошок. Я вдохнула его носом несколько раз, как она мне сказала, и вскоре стала чувствовать себя намного лучше — беззаботной и безумно счастливой.

Как раз настало время ужина, Мара и я вошли в столовую вместе. После того, как все уселись за стол, меня охватил безудержный смех. Все окружающее казалось мне очень смешным. Я смеялась так, что не могла даже поднять вилку или ложку, и вскоре мне пришлось опустить свою голову на стол. Сидящие за столом посмотрели друг на друга с недоумением и спросили, что случилось. Между приступами хохота я смогла объяснить, что не знаю, почему мне так смешно — это, вероятно, был тот порошок, кокаин, который Мара дала мне понюхать перед ужином. Внезапно мой истерический смех прекратился из-за того, что я начала задыхаться, как от острого приступа астмы, мое сердце выпрыгивало из груди и мне казалось, что я умираю.

Обычно спокойное и высокомерное поведение Мары перешло в панику. Она взяла меня под руки и попыталась вывести из комнаты, повторяя снова и снова по-русски, который понимали только я и Вида: «Все в порядке. Это скоро пройдет. Это у нее с сердцем. Все будет хорошо».

Тем временем некоторые из постояльцев встали из-за стола и стали помогать Маре. Кто-то открыл окно, кто-то пытался оказать мне первую помощь, а кто-то начал взволнованно требовать вызвать скорую помощь. Мадам Глайз, конечно, хотела избежать скандала, и, к счастью, я пришла в себя без помощи врача. Позже мне сказали, что это была идиосинкразия — в то время так называли реакцию на кокаин, и что я была близка к смерти.

Произошедшее со мной все же сыграло положительную роль, поскольку после этого Мара никогда больше не предлагала мне кокаин, также это показало всем обителям дома, что она намеревалась серьезно навредить мне. Даже те, кто в прошлом выражали некоторое беспокойство о моем здоровье, теперь были поражены и разгневаны этим. Действуя от имени мадам Глайз, Види в частном разговоре расспросила Мару о случившемся. Види осталась недовольна объяснениями Мары и сказала, что хочет сообщить об этом капитану Квислингу и попросить его оградить меня от такой опасной компании. «Если он не знает о том, что здесь происходит, то пришло время сообщить ему об этом», — сказала она.

Я была против этого и просила Види ничего не говорить Видкуну, но она и слышать ничего не хотела. Я была слишком наивна и не понимала, что моя жизнь действительно находилась в опасности. Види сказала, что ей так или иначе придется написать моему мужу, потому что он должен был ей деньги за ее услуги в качестве моей помощницы. Ни мне, ни Види в то время даже в голову не могло прийти, что Видкун на самом деле оправдывал действия Мары по отношению ко мне. Сама эта мысль была невероятной.

Более пожилые постояльцы пансиона демонстрировали свое недовольство Марой, игнорируя ее, а молодые люди выражали свое негодование открыто, продемонстрировав ей, что намерены сообщить французским властям «о преступной попытке Мары избавиться от меня с помощью наркотиков».

Мара не могла не обращать внимания на эти дискуссии. В то время как я находилась в апатии и в изнеможении и мне казалось, что все происходящее не касается меня, Мара торопливо писала письма, стараясь найти для себя поддержку. Несмотря на то, что я не была обеспокоена недавно случившимся, Видкун среагировал на это известие довольно быстро. Спустя три или четыре дня после эпизода с кокаином он вернулся в Париж и сообщил, что мы с Марой должны быстро упаковать свои вещи, расплатиться с пансионом и быть готовыми немедленно уехать из Франции. Он сказал, что заедет за нами через час.

Новости о нашем неожиданном отъезде вывели меня из полусонного состояния и быстро разошлись по всему дому. К сожалению, некоторых моих знакомых на тот момент не было в пансионе, поэтому мне не удалось лично попрощаться с ними, но я попросила Види передать им мой адрес в Осло, поскольку я думала, что мы едем в Норвегию. Несмотря на то, что мне было грустно покидать всех этих симпатичных людей, которые многим помогли мне, я почувствовала большое облегчение, если не счастье.

Наконец, что-то изменилось впервые за несколько месяцев. Без сомнения, Видкун намеревался отвезти меня обратно домой в Норвегию, где меня ждет тишина и покой и где я смогу заняться чем-то полезным. Как он и обещал, мой муж явился ровно через час и быстро усадил меня и Мару в такси. Несмотря на то, что в моих недавних мечтаниях не было Мары, я оставалась веселой до тех пор, пока не увидела, что наше такси направляется не на железнодорожную станцию, а в совершенно незнакомый район Парижа. В конце концов мы остановились перед маленькой гостиницей среднего класса с вывеской, гласившей: «Норвежская гостиница SVANE». Примитивно нарисованный лебедь болезненного синего цвета, который явно испытывал какие-то муки, украшал вывеску как своего рода зловещее предзнаменование.

Видкун поспешно сопроводил меня и Мару по лестнице на третий этаж в комнату, которую снял для нас. Он сразу же заявил, что ему необходимо возвращаться на Балканы, и исчез, не дав мне возможности спросить причину столь быстрого переезда и узнать его планы на будущее.