Анна Бурдина - Елена Блаватская. Интервью из Шамбалы

Только что выпущенное издание первого тома «Тайной Доктрины» разошлось мгновенно, и потребовался дополнительный тираж. Уильям Стед, знаменитый редактор «Пэлл-Мэлл газет» и «Ревью оф ревьюз», который получил экземпляр книги от самой Блаватской, не мог не выразить автору слова восхищения.

«Вы – величайшая женщина, и я думаю, что никто, кроме вас (будь то мужчина или женщина), не смог бы написать „Тайную Доктрину“, – писал ей Уильям Стед. – Я даже не чувствую себя достаточно компетентным, чтобы высказываться по поводу ее необыкновенного содержания, – ведь я в этом полный невежда… Я не могу сказать, что понимаю вас, поскольку мир, в котором вы обитаете, настолько богат измерениями, что мне даже представить это не под силу, но все же я не настолько глуп, чтобы не видеть, что гений ваш не от мира сего и что вы обладаете необычайными литературными и популяризаторскими талантами, которым прочие ваши собратья вполне могут завидовать. Я должен очень поблагодарить вас за вашу книгу. Пока я прочел только введение и главу о Кили, так как очень интересуюсь его открытиями, но предвкушаю удовольствие от дальнейшего чтения. Огромное спасибо за обещание прислать второй том».

Когда в конце года вышел второй том, Стед столкнулся с проблемой рецензирования. Постоянные обозреватели делать это отказались. Тогда он вспомнил об Анни Безант и попросил ее помочь. Анни Безант была реформисткой. Отвергая христианство, она стала соратником Чарльза Бредли, свободного мыслителя-атеиста. Когда у нее возник интерес к социализму, она работала с Джорджем Бернардом Шоу в Фабианском обществе. Кроме того, госпожа Безант была одним из интереснейших ораторов тех времен.

Получив предложение от издателя, миссис Безант дала согласие на рецензирование, о чем впоследствии вспоминала: «По мере того как я переворачивала страницу за страницей, книга захватывала меня все больше и больше. До чего же знакомым мне все это казалось; как легко забегал вперед мой ум, предвосхищая выводы; как все в ней было естественно, как логично, как тонко и в то же время понятно. Я была потрясена, ослеплена светом, в котором разрозненные факты представали частью грандиозного целого. Все головоломки, загадки, вопросы, мучившие меня, казалось, исчезли». «Это впечатление было отчасти иллюзией, – добавляет она, – поскольку рассудку еще предстояло постепенно усваивать то, в чем интуиция прозрела истину». «Но я увидела свет, – продолжает она, – и в этой вспышке озарения поняла, что изнурительный поиск завершен и Истина найдена. Я написала рецензию и попросила м-ра Стеда замолвить обо мне словечко автору. А потом послала записку с просьбой принять меня».

Госпожа Блаватская любезно согласилась на встречу. С тех пор Анни Безант, убедившись в естественности идей теософии, стала одной из лучших продолжательниц дела Елены Петровны Блаватской.

В начале 1889 года самочувствие Елены Петровны ухудшилось. Она сообщила сестре Вере:

«Как видишь, я в Брайтоне, на побережье, куда меня послали врачи дышать океаническими испарениями Гольфстрима, чтобы излечиться от полного нервного истощения. Я не чувствую никаких болей, только сильное сердцебиение, звон в ушах – я почти оглохла, – а еще слабость, такую слабость, что с трудом могу руку поднять. Мне запрещено писать, читать и даже думать, вместо этого я должна целые дни проводить на воздухе – "сидеть у моря и ждать погоды". Мой врач испугался сам и напугал всех сотрудников. Это очень дорогое место; а денег у меня – пшик! Поэтому мои эзотеристы тотчас же собрали деньги и уговорили меня поехать. И теперь субсидии на мое лечение текут со всех концов света; некоторые даже без подписи, просто адресованы мне. Америка особенно щедра, так что, право слово, мне неловко… Подле меня поочередно дежурят двое или трое теософов, которые приезжают из Лондона; стерегут каждое мое движение, словно церберы. Как раз сейчас один из них просунул голову в дверь, слезно просит, чтобы перестала писать, но должна же я дать знать, что все еще жива. Ты ведь бывала в Брайтоне, не так ли? Здесь прекрасная весенняя погода; солнце просто итальянское, воздух великолепный; море как зеркало, и все дни напролет меня катают туда-сюда по эспланаде в кресле для инвалидов. Это так мило. Думаю, что я уже достаточно окрепла. Мозги мои шевелятся гораздо медленнее, но раньше я просто боялась за свою голову. "Вы перетрудились, – говорит (мой врач). – Вы должны дать себе отдых". Вот так! И это – при всей той работе, что лежит на мне! "Будет с вас ваших писаний, – говорит, – теперь катайтесь". Легко ему говорить, ну да все равно, я должна привести в порядок третий том (Тайной) Доктрины, да четвертый едва начат…Не бойся».

После небольшого отдыха Елена Петровна вновь хотела приняться за работу, но ей пришлось заняться переездом. Для Ложи Блаватской было необходимо более просторное помещение поближе к центру Лондона.

«Мне запрещено теперь работать, но все равно я ужасно занята, перебираюсь с одного конца Лондона на другой, – писала она в апреле 1890 года Вере. – Мы сняли три отдельных дома, соединенных садом, на несколько лет с разрешением на пристройки. Я строю лекционный зал, вмещающий триста человек; зал задуман в восточном стиле, из полированного дерева, и облицован кирпичом, чтобы холод не проникал, без потолка внутри, крышу будут поддерживать балки, тоже из полированного дерева. Один из наших теософов, художник, собирается расписать его аллегорическими символами и картинами. Это и впрямь будет великолепно!»

И действительно, художник расписал сводчатый потолок символами шести великих религий и зодиакальными знаками. В то время это был смелый шаг, так как в Англии были очень сильны религиозные традиции. Как только ремонт был закончен, Елена Петровна поселилась в новом здании, расположенном на Авеню-Роуд, куда переехала и большая часть сотрудников штаб-квартиры Общества.

Об этом периоде ее жизни осталось множество воспоминаний ее современников, некоторые выдержки из которых создают ее неординарный образ:

1) Обстановка. – «Комната Елены Петровны обставлена в типичном для эпохи викторианском стиле, довольно большая, – вспоминал один из посетителей, – в глаза бросались многочисленные маленькие столики и этажерки, расставленные вокруг того места, где сидит Е.П.Б. – уже очень больная, со следами водянки, придающей ее телу, некогда стройному, неестественную полноту; создается впечатление, что она едва ли сумеет подняться с кресла. Я вижу ее сзади, обрамленную светом, льющимся из окна. За окном виден зеленый массив Холлэнд-парка.