Лилия Гусейнова - Ленин и Инесса Арманд. Любовь и революция

И вот 30 августа 1918 года случилось третье покушение на Ленина. Третье и успешное. Ох, как же я тогда испугалась! Постарела лет на 20 за один день! И не находила себе места от волнения за жизнь того, кто был для меня самым главным мужчиной в жизни.

В тот день в Москве, как обычно по пятницам, проводились митинги, и Ленин должен был выступать дважды: вначале в Басманном районе, на бывшей Хлебной бирже, а потом – в Замоскворечье, на заводе Михельсона. Вот как произошло это ужасное событие. Мне рассказывал уже после председатель заводского комитета Н. Иванов:

– На предприятии было вывешено объявление: «Все на митинг!» «Рабочие спешили домой переодеться, чтобы к 7 успеть на митинг. В назначенный час гранатный корпус, вмещавший пять-шесть тысяч человек, был переполнен… Я и председатель правления завода И. Я. Козлов сидели на помосте, на столе (у нас скамеек не было) и совещались перед митингом… Но никто не мог точно сказать, будет ли у нас выступать Ленин. Я открыл митинг и дал слово докладчику. Вдруг послышалось со всех сторон: «Ленин приехал!». Закончив выступление на Московском заводе Михельсона, вождь уже собирался сесть в свой автомобиль. Но его плотной толпой обступили рабочие, а одна из женщин начала с ним спорить о чем-то, с чем она была категорически не согласна. Не подозревая о готовящемся покушении, он решил ответить женщине. Всего несколько минут отделяли его от страшных событий.

О, если бы он сел тогда в машину, а не стал ничего обсуждать, то возможно ничего этого не произошло бы! Но Владимир так не мог! Видя заинтересованность людей, он не мог взять просто так и уехать. Он должен был убедиться в том, что его правильно поняли. И если необходимо – разъяснить непонятые моменты в своей речи или трудах. И тут прогремели три выстрела.

Раненный двумя пулями, Владимир упал. Шофер успел заметить женскую руку с пистолетом. Но в суматохе лица стрелявшей никто рассмотреть не мог. Один из рабочих громко закричал: «Лови, держи!». И в этот момент он увидел странную женщину, которая стояла, не шевелясь, и застывшим взглядом смотрела на Ленина. Ее, разумеется, задержали, из окружающей толпы понеслись крики, что стреляла именно она. Задержанной оказалась эсерка Фанни Каплан, которая считала, что «дальнейшее существование Ленина подрывало веру в социализм».

Уже через три дня ВЧК приговорила ее к расстрелу. О ее расстреле я прочитала в газета «Известия ВЦИК» от 4 сентября 1918 года: «Вчера по постановлению ВЧК расстреляна стрелявшая в товарища Ленина правая эсерка Фанни Ройдман (она же Каплан)». В этот же день в Петрограде был убит эсерами председатель Петроградской ЧК Моисей Урицкий, а через несколько дней большевики объявили «красный террор». Постановление СНК от 5 сентября 1918 года гласило: «Совет Народных Комиссаров, заслушав доклад председателя Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией о деятельности этой комиссии, находит, что при данной ситуации обеспечение тыла путем террора является прямой необходимостью; что для усиления деятельности Всероссийской чрезвычайной комиссии и внесения в нее большей планомерности необходимо направить туда возможно большее число ответственных партийных товарищей; что необходимо обеспечить Советскую Республику от классовых врагов путем изолирования их… Что подлежат расстрелу все лица, причастные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам; что необходимо опубликовывать имена всех расстрелянных, а также основания применения к ним этой меры». Все эти сообщения лились словно бурная река. Я не знала, что мне думать, что делать. Я чуть было не лишилась любимого мужчины. Какое счастье, что выстрелы были не точны, и Владимир уже идет на поправку. Но некоторое время назад я могла потерять его навсегда.

Если мне казалось, когда мы расстались, что самое страшное – это быть без него, то я ошибалась! Сейчас я поняла, что самое страшное – это если его не будет на этом свете, и самое счастье – знать, что он дышит, живет. И не важно – со мной или без меня. Главное – что живой! Я разговаривала с Надеждой Константиновной, и мы обе чувствовали, что хотим только одного, – чтобы дорогой наш Владимир выздоровел. Более ничего нам не было надо.

Когда я узнала, что в Ленина стреляла женщина, я была поражена и обескуражена! Эта Фанни Каплан точно безумна! Не может женщина решиться на убийство в здравой памяти. Я видела много женщин – рабочих, политиков, революционерок, просто богатых особ. Но среди них не было убийц. Видимо, это женщина с нелегкой судьбой и покалеченной психикой.

Владимир Ильич стойко перенес все три покушения. Он сказал только, что в таких свершениях не может обойтись без врагов. И что врагов у него всегда было предостаточно, но соратников – еще больше.

Говорил, что все, что он сделал, стоит этих ран. И что много еще темноты и забитости в народе, масса труда должна пойти на развитие самосознания рабочих, не говоря уже о крестьянстве. Крестьянское движение – разрозненно, бессознательно, и что мы знаем лишь крохи правды о его размерах и характере. Но мы знаем твердо, что сознательный рабочий и поднимающийся на борьбу крестьянин поймут друг друга с двух слов, что каждый луч света сплотит их теснее для борьбы за свободу, что они не уступят тогда в руки презренно-трусливой и корыстной буржуазии и помещиков своей революции, той демократической революции, которая может дать землю и волю, дать все мыслимые в буржуазном обществе облегчения жизни трудящимся для дальнейшей борьбы за социализм. Посмотрите на центральный промышленный район. Давно ли казался он нам спящим глубоким сном, давно ли считали там возможным только частичное, дробное, мелкое, профессиональное движение? А там уже разгорелась другая жизнь. Поднялись и поднимаются десятки и сотни тысяч. Необыкновенно растет политическая агитация.

Что можно было ответить на такую пламенную речь, даже в таком положении, в котором оказался Ленин? Ничего! Только восхититься его твердостью духа. А мне было радостно от того что все закончилось благополучно. И что я снова просто знаю, что с Володей все хорошо.

Жизнь – она такая странная штука: ты никогда не можешь предугадать ход событий. Но ты должен уметь это делать, если ты – политик. В политике как в шахматной игре – все можно просчитать на несколько ходов вперед. Володя как всегда брал массы своим умом и бесстрашием. Он не боялся получить пулю в висок, он боялся проиграть, не удержать позиций. Это было для него важнее, чем собственная жизнь.

А мне и Надежде Константиновне нужно в жизни совсем другое. Да, мы обе – революционерки, но для нас важен Ленин, а не революция. Он – тот человек, ради которого мы делаем все, чтобы его планы осуществились. Мы даже готовы рискнуть жизнью – ради Владимира, но не ради революции…