Олег Гончаренко - Русский Харбин

Вновь приехавших из России людей в Харбине того времени поражало несоответствие городских цен — за пустую стеклянную бутылку из-под шустовского коньяка или духов Брокара китайские крестьяне были готовы отдать последнюю курицу, а вот побриться у китайского парикмахера в городской цирюльне обходилось в 2 рубля золотом.

Впрочем, справедливости ради, отметим, что первоначально такое относительное благополучие наблюдалось лишь у незначительной части русского населения Харбина, а подавляющее большинство китайцев и отдельные неработающие русские жители города еще долгое время испытывали финансовые затруднения. Постепенно высокий уровень жизни стал доступен и для основной части служащих железной дороги, что достигалось за счет значительных государственных вливаний как в развитие КВЖД, так и во все структуры жизнеобеспечения «полосы отчуждения» в Маньчжурии. В свою очередь, получив государственные субсидии, администрация дороги вкладывала значительные средства в постройку жилых зданий, школ, больниц, телеграфной и телефонных сетей, что и становилось краеугольным камнем последующего материального благополучия жителей Харбина, трудом своим связанных с железной дорогой.

Говоря о городском градостроительстве и архитектуре, и сегодня нельзя не вспомнить с восхищением великолепные частные дома рабочих и служащих дороги. Администрация дороги придавала жилищному вопросу такое большое значение, что к началу промышленной эксплуатации дороги общая площадь жилья работников КВЖД составляла 280 тысяч квадратных метров. Начиная с 1901 года, ежегодно по всей дороге строились новые частные дома, общая совокупная площадь которых составляла до 22 750 квадратных метров. Часть этих жилых домов в Харбине строилась в районе Нового города, и это были, как правило, двухквартирные одноэтажные дома и двухэтажные здания, состоявшие из четырех-шести квартир. Для крупных чинов железнодорожных управленцев возводились целые особняки. Рабочим и мелким служащим Главных механических мастерских КВЖД также предлагались одно- и двухэтажные дома, построенные для них у воды, в районе Пристани. Эти жилища, как правило, менее затейливые по оформлению интерьеров и разнообразию используемых материалов, чем те, что возводились в Новом городе, были столь же надежными, крепкими, рассчитанными на долговременную комфортную эксплуатацию. Мало оплачиваемые служащие железной дороги, в отсутствие лишних средств на содержание садовников, коллективным трудом, с помощью своих семейств, добивались впечатляющих результатов по части озеленения прилегающих к их домам территорий. Всеобщим стремлением среди обитателей домов на Пристани было окружить новые дома густыми посадками, превратив их со временем в сады, сродни тем, что когда-то радовали глаз в родной Орловской или Саратовской губернии. Рабочие, получавшие хорошее жалованье, стремились при случае разбить перед окнами хотя бы один цветник или ухаживали за теми деревьями, что росли рядом с их домом, и соревновались, как вспоминали мемуаристы, в искусстве возделывания домашних цветов. Вне зависимости от ранга железнодорожника интерьеры квартир украшали фикусы и герань, являясь деталями повседневной обстановки, перекочевавшими в харбинские квартиры из прежних самарских, тульских или пензенских обывательских уголков вместе с их обитателями.

Во дворах нововозведенных домов для хозяйственных нужд в пару дней возникали сараи и летние кухни, обустраивались ледники для хранения рыбы, ягод и шампанского. Из лишних досок строились подсобные домики, где рачительный хозяин-путеец держал садовый инвентарь или поленницу заготовленных дров для печки, чтобы в долгие холодные осенние и зимние вечера с томиком сочинений изящной словесности уютно нежиться на софе в хорошо натопленной квартире. В большинстве квартир на первых этажах были пристроены веранды и помещения для прислуги. Комфортные условия труда и отдыха для служащих дороги являлись чем-то непреложным, и управляющий железной дорогой генерал-лейтенант Дмитрий Леонидович Хорват поставил за правило обеспечение каждого работника дороги казенной квартирой. Ведь помимо традиционно высокого жалованья, предлагаемого каждому инженеру, изъявившему желание приехать в Харбин, удобное и бесплатное жилье служило важным стимулом для удержания вновь прибывших специалистов на службе в климатически неприветливой Маньчжурии.

Эти случаи неслыханного благоденствия, даже по масштабам жизни в Российской империи тех лет, подтверждаются тем, что во многих произведениях харбинских писателей, посвященных русской жизни, можно встретить задушевные воспоминания и о казенной квартире в краснокирпичном доме, где было все для жизни, и о погребе-леднике во дворе. Нередко на страницах харбинской прозы можно повстречать и описание веранды, на которой при медлительных маньчжурских закатах можно было пить чай с вареньем из всех ягод, растущих рядом в тайге и палисадниках, густо заросших малиной и смородиновыми кустами.

Уют домашнего быта харбинцев обеспечивался и гарантировался целой армией разнообразных ремесленников, с готовностью предлагавших свои качественные изделия и почти что все мыслимые и немыслимые услуги по благоустройству домашнего очага. Немногочисленные архивные документы города, чудом уцелевшие от конфискации китайскими властями в 1960-е годы прошлого века, содержат упоминание о массовом притоке с 1903 года на КВЖД коммерчески активного населения из западных губерний России (особенно белорусских и украинских), представителей самых разных видов торговли.

Эти выходцы из западных губерний быстро богатели, занимаясь подрядами на строительстве дороги и организовывая работу лесорубов, не оставляя помимо всего прочего и свой основной род занятий — торговлю. Иногда вовремя организованные поставки того или иного востребованного товара обывателям или конторам Харбина помогали подрядчикам немыслимо быстро обогатиться. Порой же быстро пришедшие деньги, без последующего правильного вложения, проедались и проматывались, возвращая тем самым их владельца в исходное положение. Среди промотавшихся по большей части были азартные сибирские купцы и купчики из дальневосточных русских городов — Хабаровска, Благовещенска, Николаевска-на-Амуре. Реже подвержены были азарту рискнуть состоянием купцы-староверы, еще реже — представители разнообразных этнических групп, чьи религиозные убеждения не позволяли им просто так пускать нажитые средства «в распыл». В случае излишка, особо тяготившего карман иного коммерсанта, и в соответствии с его конфессиональной принадлежностью, в Харбине было принято вкладывать в строительство и благоукрашение храмов, молельных домов или синагог. Трогательное единство наблюдалось у коммерсантов в отношении к собственным религиозным праздникам, хотя в этом они лишь составляли часть общей картины начала XX века всеобщего трепетного и торжественного почитания древних духовных традиций. Один из православных харбинцев, выходец из малороссийского семейства, еще заставший в дни отрочества пору городского благоденствия, вспоминал: «В Харбине были изумительные Пасхальные ночи. С Великой Субботы на Воскресение громадный город погружался в темноту. И ровно в полночь, когда впервые перед запертыми дверями храма священники возглашали «Христос воскресе!», вдруг над всеми церквами зажигались кресты. Иллюминация, конечно, но было ощущение, что кресты плыли в воздухе, прорезая тьму. Это было потрясающе… Рождество и Пасху в Харбине невозможно описать. У нас дома в столовой стоял громадный стол, который во время празднования был весь заставлен разнообразными блюдами. На Рождество его покрывали соломой, а сверху стелили белоснежную скатерть — по украинской традиции. Накрывался стол уже вечером в Сочельник — обильный, вкусный, постный: стояли каши всевозможные, грибные блюда. А на следующий день разговлялись знаменитыми харбинскими окороками, колбасами, поросятами, икрой. Было очень много фруктов: бананов, ананасов, апельсинов. А на Пасху все разговлялись ночью, а с утра начинались… визиты. Был такой обычай. Так называемые визитеры садились на извозчиков и ездили по знакомым. Заходили, христосовались, выпивали рюмочку, кушали и уезжали. И вот, через несколько часов видишь такого визитера: китаец еле-еле везет его, сомлевшего, довольного. Все, навизитерился…»