Игорь Зотиков - Зимние солдаты

Три года, что я провел в этом новом месте, были хорошими годами учения и роста. На тележке я развозил толстые воскресные выпуски газет «Лос-Анджелес Таймс» и «Экзаменатор» еще до того, как всходило солнце. Большинство моих клиентов оставляли плату за эти газеты под половичками у входных дверей или в подобных местах: «Пожалуйста, не звоните в дверь! Пожалуйста, не создавайте шума!» Я молчаливо шел от дома к дому в темноте, стараясь не будить их. Они, в свою очередь, старались сделать мне приятное, оставляя, кроме денег, конфеты и другие подарки, особенно на Рождество.

Иногда приходилось разносить газеты под дождем. Тогда папа заводил автомобиль и вез меня в нем, ожидая в темноте, пока я бегал от дома к дому. А иногда бывали дни, когда перед рассветом температура опускалась ниже нуля, и апельсины на деревьях надо было защищать от заморозков. В местах, где росли эти деревья, люди жгли нефть и мазут. Тогда все вокруг покрывалось сажей, и я возвращался домой с черными ноздрями. Через несколько лет после этого, если я слышал по вечернему радио прогноз погоды о заморозках, я не ложился спать и ждал до часа или двух ночи, а после этого шел на улицу туда, где росли апельсиновые деревья, чтобы заработать немного денег, помогая расставлять тазы с нефтью для защиты апельсинов.

Однажды я разносил по домам рекламную книжечку, призывавшую покупать энциклопедии. А кончилось дело тем, что я сам купил энциклопедию на заработанные деньги, сделав таким образом свою первую существенную покупку.

Политехническая школа Риверсайда была тоже всего в нескольких кварталах от дома. И в ней был еще больший выбор предметов. Я углубился в изучение некоторых из них из простого любопытства: машинопись, латинский язык (желая чем-то удивить мою тетю Кору). И еще я начал слушать серьезные курсы геометрии (я любил ее), алгебры, тригонометрии, химии, физики. Я не мог рассчитывать на серьезную помощь в этих предметах со стороны домашних. Но отметки у меня были хорошие. Я помню также одну отметку «А с плюсом» по биологии. После этого я обнаружил, что моя учительница по этому предмету, рыжая мисс Кумингс, гораздо красивее, чем я думал раньше, и я даже сказал ей, что, может быть, я буду биологом. В те дни я колебался в выборе своего будущего, считая, что хочу быть или инженером, или ученым. Обе эти профессии казались мне очень престижными.

Большинство из тех предметов, которые я теперь изучал, были незнакомы ни моей маме, ни отцу. Перед концом Первой мировой войны отец бросил школу, чтобы записаться добровольцем во флот (позднее он служил некоторое время в армии). В семье, где росла моя мама, было девять детей, поэтому ей еще повезло, что она кое-как окончила среднюю школу. И все-таки мама изо всех сил поддерживала меня, заставляя делать домашние задания. Отец же выражал мало интереса к моим школьным занятиям. Вспоминая то время, я понимаю, что его внимание было занято совсем не домом.

Мама изо всех сил пыталась заставить меня учиться играть на скрипке и однажды даже заперла меня в своей спальне. Тогда я вылез оттуда через окно. Хотя не могу понять, кого я обманывал, ведь звуки скрипки перестали доноситься из комнаты. Как бы то ни было, в этом соревновании проиграл я, не научившись играть ни на одном музыкальном инструменте. У моего младшего брата Делмера был хороший баритон, пока его голос не изменился. Он пел как солист, а потом в компании с нашими младшими сестрами Бетти и Джорджией. Я же всегда был лишь слушателем.

Нечастые наши поездки с ночевками в палатке и рыбалкой я любил больше всего. Особенно запомнился кемпинг в сосновом лесу в горах, где лесной рейнджер по какой-то причине должен был срубить дерево недалеко от нашей стоянки. Он учил меня обращаться с топором и валить им деревья. Так я узнал, что значит слово «таксидермия». В дупле дерева жили горные летающие белки, чучела которых хотел сделать этот человек. Мне так понравилась его работа, что я целый день думал, что я хотел бы быть таксидермистом. Много лет спустя, убивая и разделывая своих собственных животных, чтобы съесть их, я с удивлением думал, как мне вообще могла прийти в голову такая дурная идея в моей далекой молодости.

Однажды мы спали прямо на песчаном берегу океана у публичного пирса Ньюпорт-Бич. Дружественный огромный сенбернар, ошалело бегавший по пляжу в то утро, поднял меня из испачканного в песке спального мешка. Изысканная, тонкая, потрясающая красота океана внезапно пронзила меня в то утро и осталась во мне навсегда. В другой раз мы поставили палатку на песке залива Ньюпорт около городка Бильбао. После того как я несколько дней ходил вокруг маленькой пристани, где выдавались напрокат каяки, мне удалось уговорить хозяина, и он дал мне работу на все оставшиеся дни, что мы жили там. Работа заключалась в том, что я должен был на своем каяке мчаться к тем лодкам, хозяева которых просрочили время, и сообщать им об этом; а после того как они возвращались, вытаскивать лодки на берег. О, я был на вершине счастья! Мне не нужно было никакой платы за такую работу, и, по-видимому, хозяин почти ничего и не платил мне. Я впитывал в себя солнце и море и не сказал моему хозяину, что почти не умею плавать.

Временами мы сочетали наши походы к океану с путешествиями в местах, где могли насобирать что-нибудь, способное сократить расходы нашей семьи на питание. Например, мы проводили несколько часов в маленьком приморском городке Коста-Меса, проходя через уже убранные поля бобовых плантаций в поисках оставшихся неубранными бобов. Нам всегда удавалось насобирать их целый большой рюкзак, даже несмотря на то, что мы, дети, никогда не принимали такие походы за едой всерьез, превращая их в беготню и игру. Мне кажется, я шалил сильнее остальных. Но всегда где-то рядом была мама, которая принимала все всерьез, особенно если это было связано с опасностью для меня.

Примерно в это время я начал интересоваться созданием разных вещей, более сложных, чем те, что можно было собрать из готовых деталей детского конструктора. У нас с братом за много лет накопилось большое количество различных деталей и рельсов от игрушечных железных дорог. Единственное, чего нам не хватало, это вагонов, которые слишком часто были жертвами игрушечных железнодорожных крушений, которые мы любили устраивать. Но теперь мне хотелось сделать что-нибудь по-настоящему серьезное, что могло бы служить долго. Мой отец построил во дворе каменный камин для жарения мяса. И я до сих пор хорошо помню, как он сделал это, потому что замысел казался мне гениальным. Он построил деревянный ящик как форму для печи, оставив впереди открытое пространство.

Затем прорезал сзади и вверху ящика отверстие и на него как форму для трубы поставил другой, открытый с обеих сторон, длинный, узкий деревянный ящик. Он выложил эти формы камнями и осколками кирпича, залил цементным раствором и положил сверху на первый ящик стальной лист. Через несколько недель, после того как раствор окончательно высох, папа зажег огонь в камине и сжег деревянную форму. Печь работала превосходно, и через пятьдесят лет я видел ее еще целой.