Игорь Зотиков - Зимние солдаты

Часто мы пили чай при полном свете горящей керосиновой чудо-лампы, а на столе стояло много разных вкусностей. Самым вкусным я считал «жаворонков» – похожие на этих птичек сладости, сделанные с помощью стакана из не очень тонко раскатанного теста. Раскатав на столе тесто и доведя его до определенной толщины и кондиции, Бабуся большим с тонкими стенками стаканом вырезала из него кружочки и на каждом делала ножом четыре надреза. Повернув вверх два находящихся с противоположных сторон кружочка края, Бабуся сразу обозначала тельце птички, затем делала ножом несколько надрезов-«перышек», имитируя растопыренный хвост. А после того как она вылепливала из четвертого кусочка кружка головку и носик, задрав их чуть вверх, жаворонок был готов. Оставалось лишь использовать какие-нибудь зернышки для глаз, и жаворонка можно было класть на противень и в печь.

Хотя нет, пожалуй, больше, чем жаворонков, любил я розочки, потому что они всегда были какими-то необыкновенно сладкими, особенно в верхней, центральной их части.

Но несмотря на все воспоминания о вкусностях, я думаю сейчас, что количество и качество еды в нашем доме не всегда было достаточным.

Алексей Васильевич Зотиков и Наталья Суханова (родители автора) в год его появления на свет (1926). Мама без волос после тифа.

Когда мы пили чай, Бабуся обычно начинала этот процесс с теоретической лекции:

«Некоторые кладут сахар прямо в стакан чая, а потом размешивают его, – говорила она. – Но это неправильный способ. Таким способом никогда не почувствуешь настоящую сладость сахара, настоящую сладость почувствуешь, если язычок коснется сахара сам. Поэтому мы будем пить чай с сахаром вприкуску». Говоря так, она откалывала щипчиками от большой твердой «головы» сахара кусок, а потом колола его на совсем мелкие кусочки, чтобы пить с ними чай было удобнее. Однако, насыпав сахар на блюдечко, она, прежде чем дать его мне, всегда клала на то же блюдечко пару ложек жидкого варенья, которое конечно же варила сама в ягодный сезон. Я всегда удивлялся, зачем она это делала. Ведь сахар с чаем сам по себе был хорош и сладок, хотя и варенья Бабуся варила просто чудесные.

Сезон, когда поспевали ягоды и готовилось варенье, был для меня лучшим временем года. Доставались откуда-то огромные, начищенные до блеска тазы с плоским дном и длинными ручками, и в них на импровизированной во дворике кухне готовилось кипящее, покрытое толстым слоем непрерывно снимаемых пенок варенье. Я, конечно же, был тут все время, потому что пенки мне разрешали есть без ограничения. Главным было не торопиться и дать пенкам остыть, чтобы не обжечь губы.

Самым вкусным, на мой взгляд, было варенье из маленьких «китайских», как называла их Бабуся, или «райских» яблочек, таких маленьких, что они часто бывали размером с лесной орех. К сожалению, после окончания сезона варки варенья его можно было получить только с чаем. И то чтобы обвалять в нем сахар. Но после того как наивкуснейший сладкий сахар покрывался пленкой еще более вкусного варенья, происходила странная вещь. Когда я отхлебывал несладкий чай, сахар, обвалянный в варенье, переставал быть сладким. Может, из-за того, что кусочки его становились совершенно нерастворимыми? Варенье, по-видимому, забивало поры, по которым вода должна была попадать внутрь кусочка сахара и растворять его. И как я ни старался сосать ставшие каменными кусочки, я пил стакан за стаканом почти без сахара.

Сейчас я думаю, что этот странный для меня тогда метод чаепития обвалянных в варенье кусочков сахара вприкуску был Бабусиным изобретением для экономии сахара, одним из признаков нашей бедности. Однако это не сделало меня ни на йоту менее счастливым.

Иногда мы пили чай не с Бабусиными пирожками, крендельками или жаворонками, а с хлебом и чайной колбасой. Мы никогда не покупали сыра, он у нас считался недоступным деликатесом, и я попробовал его первый раз уже перед самой войной. Мама где-то прочитала рецепт приготовления сыра из молочных продуктов в домашних условиях. А когда сделала его, в условиях колоссального «рекламного обеспечения» торжественно нас всех им угостила. Я удивился: почему эту еду Бабуся считала дорогим деликатесом? Но, в общем-то, отношение к сыру как к предмету ужасной роскоши сохранялось у меня еще много-много лет. А вот колбаса – другое дело, мы часто имели ее к столу. Однако и для этого типа еды у Бабуси был свой собственный метод. Обычно она отрезала мне большой кусок хлеба и клала гораздо меньший по площади, тонкий, но прекрасно пахнущий кусочек колбасы поверх хлеба. И часто оказывалось, что кусок колбасы был как раз у того края хлеба, который первым лез в рот. Но Бабуся всегда была начеку:

«Не кусай колбаску! Не кусай колбаску! – вдруг вскрикивала она в самый критический момент. – Губкой ее, верхней губкой ее сдвигай назад, а хлебушек-то откусывай! Хлебушек откусывай, а не колбаску!»

Так внезапно оказывалось, что кусок хлеба съеден, а колбасы оставалось достаточно много для второго бутерброда. Такой способ есть колбасу с хлебом назывался у нас в доме «колбаса вприглядку» и доставлял всем массу удовольствия как игра. Я старался успеть побольше укусить колбаски до того, как Бабуся крикнет: «Губкой ее двигай!» И иногда побеждала она, а иногда и я: «Ой, Бабусь, а колбаска-то съелась!» И мы весело хохотали, а все зрители-девочки поздравляли меня как победителя.

Жизнь у Бабуси была для меня очень приятной по многим причинам. Конечно, ведь я был единственным маленьким ребенком в доме, полном женщин и девушек, каждая из которых по-своему хотела выразить мне свою любовь. Но вершиной моих ежедневных наслаждений был театр, в котором благодаря Бабусе я оказывался каждый вечер.

Чтобы понять, как я в этот театр попадал, нужно знать, что я спал на одной кровати с Бабусей. Это была очень высокая для моего возраста и очень широкая кровать, на которой лежало, мне казалось, огромное количество пуховых перин. Она была не только мягкой, но и, в отличие от современных матрасов, любая ямка или выступ, сделанные в первоначально гладкой и мягкой ее поверхности, оставались ямкой или выступом того же размера неограниченно долгое время. Если я забирался на кровать и устраивал себе мягчайшее гнездышко где-нибудь поближе к стене, оно оставалось таким всю ночь. Присутствие Бабуси, которая спала в своем, только много большем, гнездышке ближе к внешнему краю кровати, нисколько не мешало ни мне, ни ей – мы не соприкасались, не мешали друг другу, хотя знали, что можем сделать это в любую секунду.