Елена Лелина - Павел I без ретуши

— Позвольте мне заметить, ваше превосходительство, что мы приступаем к присяге не по уставу: присяга никогда не приносится без штандартов. — Тут я шепнул ему по-французски, чтобы он приказал мне послать за ними.

Генерал сказал громко:

— Вы совершенно правы, полковник, пошлите за штандартами.

Я скомандовал первому взводу сесть на лошадей и велел взводному командиру, корнету Филатьеву, непременно показать солдатам императора Павла, живого или мертвого.

Когда они прибыли во дворец, генерал Беннигсен в качестве коменданта дворца велел им принять штандарты, но корнет Филатьев заметил ему, что необходимо прежде показать солдатам покойника. Тогда Беннигсен воскликнул:

— Mais c’est impossible, il est abime, fracasse, on est actuellement a le peindre et а l'arranger! [94] Но это невозможно, он очень плохо выглядит, весь разбит, и сейчас его должны подгримировать и привести в порядок (фр.).

Филатьев ответил, что, если солдаты не увидят Павла мертвым, полк отказывается присягнуть новому государю.

— Ah, ma foi! — сказал старик Беннигсен, — s’ils lui sont si attaches, ils n’ont qu’a le voir [95] Право, если они к нему так привязаны, они должны его увидеть (фр.). .

Два ряда были впущены и видели тело императора.

По прибытии штандартов им были отданы обычные почести с соблюдением необходимого этикета. Их передали в соответствующие эскадроны, и я приступил к присяге. Прежде всего я обратился к Григорию Иванову:

— Что же, братец, видел ты государя? Действительно он умер?

— Так точно, ваше высокопревосходие, крепко умер!

— Присягнешь ли ты теперь Александру?

— Точно так… хотя лучше покойного ему не быть… А впрочем, все одно: кто ни поп, тот и батька.

Так окончился обряд [присяги], который по смыслу своему долженствовал быть священным таинством; впрочем, он всегда и был таковым… для солдат.

Из «Записок» Александра Федоровича Ланжерона:

Между тем войска гвардии выстроились во дворе и вокруг дворца [Михайловского замка]; как видно, в них не были уверены, и события это подтвердили. Молодой генерал Талызин командовал Преображенским полком, в котором всегда служил; он собрал его в одиннадцать часов вечера, приказал зарядить ружья и сказал солдатам:

— Братцы, вы знаете меня 20 лет, вы доверяете мне, следуйте за мною и делайте все, что я вам прикажу.

Солдаты пошли за ним, не зная, в чем дело, и убежденные, что они призваны для защиты своего государя; но когда они узнали, что от них скрыли, между ними поднялся тревожный ропот. […]

Император Александр предавался в своих покоях отчаянию, довольно натуральному, но неуместному. Пален, встревоженный образом действия гвардии, приходит к ним, грубо хватает его за руку и говорит:

— Будет ребячиться! Идите царствовать, покажитесь гвардии.

Он увлек императора и представил его Преображенскому полку. Талызин кричит: «Да здравствует император Александр!» — гробовое молчание среди солдат. Зубовы выступают, говорят с ними и повторяют восклицание Талызина — такое же безмолвие. Император переходит к Семеновскому полку, который приветствует его криками «ура!». Другие следуют примеру семеновцев, но преображенцы по-прежнему безмолвствуют. Император садится в сани с императрицей Елизаветой и едет в Зимний дворец; все следуют за ним. Он велит созвать войска на Дворцовую площадь, войска повинуются, но все тот же Преображенский полк ропщет и, очевидно, подозревает, что Павел еще жив.

(Это доказывает, что если б Павел не умер и был заточен в крепость, то гвардия освободила бы его — и тогда!!!). Когда же полк убедился в его смерти, он принес присягу Александру, как и остальные войска. (Уверяли, что принуждены были нескольким солдатам показать труп императора Павла.)

Наскоро созван был Сенат и все присутственные места; они также приведены были к присяге. Императрица Мария волей-неволей присоединилась к остальным подданным своего сына; в девять часов утра водворилось полное спокойствие, и император Александр упрочился на престоле.

Из «Записок» Николая Александровича Саблукова:

Утром (12 марта) в 10 часов мы все были на параде, во время которого вся прежняя рутина была соблюдена. […]

Во время парада заговорщики держали себя чрезвычайно заносчиво и как бы гордились совершенным преступлением. Князь Платон Зубов также появился на параде, имея далеко не воинственный вид со своими улыбочками и остротами, за что он был особенно отличен при дворе Екатерины и о чем я не мог вспоминать без отвращения.

Офицеры нашего полка держались в стороне и с таким презрением относились к заговорщикам, что произошло несколько столкновений, окончившихся дуэлями. Это дало графу Палену мысль устроить официальный обед с целью примирения разных партий. […]

Что касается Александра и Константина, то большинство лиц, близко стоявших к ним в это время, утверждали, что оба великих князя, получив известие о смерти отца, были страшно потрясены, несмотря на то что сначала им сказали, что император скончался от удара, причиненного ему волнением, вызванным предложениями, которые ему сделали заговорщики [отречься от престола].

На следующий день, 13 марта, мы снова явились в обычный час на парад. Александр и Константин появились оба и имели удрученный вид. […]

Желая расположить общественное мнение в свою пользу, Пален, Зубов и другие вожаки заговора решили устроить большой обед, в котором должны были принять участие несколько сот человек. Полковник N. N., один из моих товарищей по полку, зашел ко мне однажды утром, чтобы спросить, знаю ли я что-нибудь о предполагаемом обеде. Я отвечал, что ничего не знаю.

— В таком случае, — сказал он, — я должен сообщить вам, что вы внесены в список приглашенных.

Пойдете ли вы туда?

Я отвечал, что, конечно, не пойду, ибо не намерен праздновать убийство.

— В таком случае, — отвечал N. N., — никто из наших также не пойдет.

С этими словами он вышел из комнаты.

В тот же день граф Пален пригласил меня к себе и, едва я вошел в комнату, он сказал мне:

— Почему вы отказываетесь принять участие в обеде?

— Parce que je n’ai rien commun avec ces messieurs [96] Потому что у меня нет ничего общего с этими господами ( фр .) , — отвечал я.

Тогда Пален с особенным одушевлением, но без всякого гнева сказал:

— Вы не правы, Саблуков, дело уже сделано, и долг всякого доброго патриота — забыть все партийные раздоры, думать только о благе родины и соединиться вместе для служения отечеству. Вы так же хорошо, как и я, знаете, какие раздоры посеяло это событие: неужели же позволять им усиливаться? Мысль об обеде принадлежит мне, и я надеюсь, что он успокоит многих и умиротворит умы. Но если вы теперь откажетесь прийти, остальные полковники вашего полка тоже не придут, и обед этот произведет впечатление, прямо противоположное моим намерениям. Прошу вас поэтому принять приглашение и быть на обеде.