Елена Лелина - Павел I без ретуши

Я обещал Палену исполнить его желание.

Я явился на этот обед и другие полковники тоже, но мы сидели отдельно от других и, сказать правду, я заметил весьма мало единодушия, несмотря на то что выпито было немало шампанского. Много сановных и высокопоставленных лиц, а также придворных особ посетили эту «оргию», ибо другого названия нельзя дать этому обеду. Перед тем чтобы встать со стола, главнейшие из заговорщиков взяли скатерть за четыре угла, все блюда, бутылки и стаканы были брошены в середину, и все это с большой торжественностью было выброшено через окно на улицу. После обеда произошло несколько резких объяснений… […]

…Константин [Павлович] при всей своей вспыльчивости не был лишен чувства горечи при мысли о катастрофе. Однажды утром спустя несколько дней после ужасного события мне пришлось быть у его высочества по делам службы. Он пригласил меня в кабинет и, заперев за собой дверь, сказал:

— Ну, Саблуков, хорошая была каша в тот день!

— Действительно, ваше высочество, хорошая каша, — ответил я, — и я очень счастлив, что в ней был ни при чем.

— Вот что, друг мой, — сказал торжественным тоном великий князь, — скажу тебе одно, что после того, что случилось, брат мой может царствовать, если это ему нравится; но если бы престол когда-нибудь должен был перейти ко мне, я несомненно бы от него отказался.

Из «Записок» Дарьи Христофоровны Ливен:

В приемной [Зимнего дворца в ночь убийства] муж застал великого князя Константина и нескольких генералов. Великий князь заливался слезами, а генералы ликовали, опьяненные происшедшим избавлением. В каких-нибудь полминуты Ливен уже узнал, что императора Павла не стало и что ему предстоит приветствовать нового императора. Государь требует Ливена. Где Ливен? Мой муж бросается в кабинет, и император падает ему в объятия с рыданиями: «Мой отец! Мой бедный отец!» И слезы обильно текут по щекам. […]

Великий князь [Константин Павлович] приказал графу Палену от его имени отправиться к моей свекрови [Шарлотте Карловне Ливен], воспитательнице детей покойного императора, и, сообщив ей роковую весть, попросить подготовить к ней и императрицу-мать. Граф Пален без всяких предосторожностей вошел к г-же Ливен, разбудил ее сам и неожиданно объявил ей, что императора постиг апоплексический удар и чтобы она поскорее довела об этом до сведения императрицы.

Моя свекровь приподнялась с постели и тотчас же вскричала:

— Его убили!

— Ну да, конечно! Мы избавились от тирана.

Г-жа Ливен с омерзением оттолкнула графа Палена и сухо промолвила:

— Я знаю свои обязанности.

Она тотчас же встала и направилась в апартаменты императрицы. Сторожевой пост, расположенный внизу лестницы, скрестил штыки. Г-жа Ливен властно потребовала пропуска. В каждой зале она натыкалась на такие же препятствия, но умело их устраняла. Она была женщина очень решительная и властная. В последней зале, которая открыла доступ с одной стороны к апартаментам императрицы, а с другой — к покоям императора, запрет следовать дальше был выражен безапелляционно: стража тут была многочисленна и решительна.

Г-жа Ливен громко вскричала:

— Как вы смеете меня задерживать? Я отвечаю за детей императора и иду с докладом к государыне о великом князе Михаиле, которому нездоровится. Вы не смеете мешать мне в исполнении моей обязанности!

После некоторых колебаний дежурный офицер склонился перед властною старухою. Она вошла к императрице и, прямо подойдя к ее кровати, разбудила ее и предложила встать. Императрица, вскочив спросонья, перепугалась и воскликнула:

— Боже мой! Беда случилась? С Мишелем?

— Никак нет. Его высочеству лучше, он спит спокойно.

— Значит, кто-нибудь из других детей заболел?

— Нет, все здоровы.

— Вы меня, верно, обманываете. Катерина?

— Да нет же, нет! Только вот государь очень плохо себя чувствует.

Императрица не понимала. Тогда свекровь принуждена была сказать государыне, что ее супруг перестал жить. Императрица посмотрела на г-жу Ливен блуждающими глазами и словно не хотела понять истины. Тогда свекровь произнесла решительно:

— Ваш супруг скончался. Просите Господа Бога принять усопшего милостиво в лоно свое и благодарите Господа за то, что он вам столь многое оставил.

Тут императрица соскочила с постели, упала на колени и предалась молитве, но довольно машинально и по усвоенной ею привычке верить и уважать слова моей свекрови, так как г-жа Ливен неотразимо влияла на императрицу и на всех авторитетностью, которая всегда выказывает величие характера. Чрез несколько мгновений, однако же, императрица начала сознавать постигшую ее потерю, а когда поняла все, лишилась чувств. […]

Когда к императрице окончательно вернулось сознание, роковая истина предстала пред ее рассудком в сопровождении ужасающих подозрений.

Она с криком требовала, чтобы ее допустили к усопшему. Ее убеждали, что это невозможно. Она на это восклицала:

— Так пусть же и меня убьют, но видеть его я хочу!

Она бросилась к апартаментам, но роковые задвижки преграждали туда доступ. Тогда императрица направилась кружным путем через залы. Стража везде была многочисленная. Какой-то офицер подошел объяснить ей, что получил формальное приказание никого не пропускать в опочивальню к усопшему. Царица, не обращая на слова внимания, пошла дальше, но тут офицер принужден был ее остановить за руку. Императрица, впав в отчаяние, бросилась на колени: она заклинала всю стражу допустить ее к усопшему. Она не хотела подняться с колен прежде, чем не удовлетворят ее просьбы. Но это представлялось прямо невозможным. Обезображенное тело государя покоилось в соседней комнате. Никто не знал, что делать. Императрица продолжала стоять на коленях, близкая к обмороку. Какой-то гренадер подошел к ней с стаканом воды. Она его оттолкнула в испуге и горделиво поднялась на ноги. Старые гренадеры вскричали:

— Да ты, матушка, нас не бойся, мы все тебя любим! Императрица, побежденная наконец увещаниями моей свекрови, согласилась вернуться в свои покои, взяв, однако, формальное обещание, что ее допустят к усопшему.

Из «Записок» Николая Александровича Саблукова:

Грубые солдаты рыдали при виде ее горя, но с твердостью исполнили приказ. Тогда императрица встала с достоинством и твердой походкой вернулась в свою спальню. Бледная и неподвижная как мраморная статуя, она опустилась в кресло и в таком состоянии ее одели.

Из «Записок» Александра Федоровича Лонжерона:

Часовые загородили ей проход; она вспылила и хотела пройти. Они оказали сопротивление. Полторацкий пришел сказать ей, что она не пройдет, что ему дано приказание не пропускать ее; она ответила резкостью, и наконец ей сделалось дурно. Один гренадер, по имени Перекрестов, принес стакан воды и подал ей; она отказалась. Тогда гренадер сказал; «Выкушайте, матушка, вода не отравлена, не бойтесь за себя». Он сам выпил часть воды и предложил ей остальное. Она выпила и вернулась в свои апартаменты. В эту минуту рассудок у нее совсем помутился, ее характер и честолюбие одержали верх над горестью, которую она должна была испытывать; она воскликнула, что она коронована, что ей подобает царствовать, а ее сыну принести присягу. Побежали доложить об этом императору Александру, а он послал Палена успокоить мать…