Тихон Полнер - Лев Толстой и его жена. История одной любви

Любовь Александровна Берс подарила мужу тринадцать человек детей, из которых восемь остались в живых. Три девочки и мальчик были погодками; затем с некоторыми промежутками детская наполнилась еще четырьмя мальчиками. К 1862-му году старшей дочери (Лизе) было уже 19 лет, Софье — 18 и Татьяне — 16. Девочки воспитывались дома. Кроме гувернанток (немок и француженок), их классную комнату посещали довольно регулярно учителя. Барышни вьщерживались в старых традициях. Но время было переходное и девиц нельзя было охранить вполне от новых, модных идей. В автобиографии Софья Андреевна пишет: «Наукам и русскому языку учили студенты. Один из них старался по-своему меня развивать и внушать мне крайний материализм; приносил мне читать Бюхнера и Фейербаха, внушал, что Бога никакого нет и что религия есть устарелый предрассудок. Сначала мне понравилась простота истолкований об атомах и сведение всего в мире к их соотношениям. Но вскоре я затосковала без привычной православной веры и церкви, и навсегда отреклась от материализма». Впрочем, «Отцы и дети» Тургенева, только что вышедшие тогда в свет, и в семье Берсов произвели большое впечатление, и нигилист Базаров даже привлек к себе сочувственное внимание барышен. Девушкам внушали, что им предстоит самим зарабатывать свой хлеб. Они должны были учить маленьких братьев, шить, вышивать, хозяйничать и готовиться к официальному экзамену на диплом домашней учительницы. Семейные отношения родителей не были образцовыми, но не отравляли существования детей. Доктор Берс, при всем своем добродушии, обладал неровным характером и неожиданными вспышками гнева подчас приводил домашних в замешательство. Но всем правила выдержанная, спокойная, даже холодная на вид Любовь Александровна, которая умела парировать выходки мужа. Через два года после женитьбы Лев Толстой в письме к жене дал такую характеристику родных Софьи Андреевны. «Есть Берсы черные: Любовь Александровна, ты, Таня, Петя; и белые — остальные. У черных ум спит, — они могут, но не хотят, и от этого у них уверенность, иногда не кстати, и такт. А спит у них ум оттого, что они сильно любят; а еще и оттого, что родоначальница черных Берсов была не развита, т. е. Любовь Александровна. У белых же Берсов участие большое к умственным интересам, но ум слабый и мелкий…» На фоне этой общей, весьма удачной характеристики выделяются далее индивидуальные особенности трех сестер. Старшая (Лиза) — красивая девушка высокого роста, с правильными чертами лица и серьезными, выразительными глазами — была холодна, мало общительна, спокойна и не проявляла особенной жизненной энергии. К семейным будничным заботам относилась она с легким пренебрежением. Маленькие дети, их кормление, пеленки вызывали в ней брезгливость и скуку. Вечно с книгой в руках, она много училась, занималась английским, делала переводы с немецкого, писала недурные компилятивные статьи, из которых кое-что впоследствии появилось в печати. Развитое сознание долга нередко заставляло ее делать над собой усилия и оказывать услуги окружающим, но, по определению Льва Толстого, все это выходило у нее «неловко и несимпатично». Полною противоположностью была младшая сестра — любимица отца, по прозванию «чертенок — Татьянчик». Этот «чертенок» оживлял весь дом. Танечка Берс умела расшевелить не только старшую сестру, но и свою величественную мать. С ранних лет она обладала великолепным контральто и усердно занималась музыкой. Это была натура, по преимуществу, артистическая: страстная, увлекающаяся, — она на всякое дело набрасывалась с величайшим азартом. И со всею непосредственностью, ей свойственной, открыто и обнаженно выявляла свой эгоизм и свое самолюбование. Но вместе с тем ее горячее сердце полно было любовью к окружающим.

Софья Андреевна Берс во всех отношениях представляла середину между сестрами. Она очень недолюбливала свою холодную и методическую старшую сестру и всю жизнь была в самой тесной, горячей дружбе с младшею. Последняя, уже на старости лет, так описывает Софью Андреевну. «Соня была здоровая, румяная девушка с темно-карими большими глазами и темной косой. Она имела очень живой характер с легким оттенком сентиментальности, которая легко переходила в грусть. Соня никогда не отдавалась полному веселью или счастью, чем баловала ее юная жизнь и первые годы замужества. Она как будто не доверяла счастью, не умела его взять и всецело пользоваться им. Ей все казалось, что сейчас что-нибудь помешает ему или что-нибудь другое должно придти, чтобы счастье было полное. Эта черта ее характера осталась у нее на всю жизнь. Она сама сознавала в себе эту черту и писала мне в одном из своих писем: «И видна ты с этим удивительным, завидным даром находить веселье во всем и во всех; не то, что я, которая, напротив, в веселье и счастье умеет найти грустное». Доктор Берс говорил: «бедная Сонечка никогда не будет вполне счастлива». Она обладала большою женственностью и любила детей. Она часто сидела в детской, играла с маленькими братьями, забавляла их во время их болезни, выучилась для них играть на гармонии и часто помогала матери в ее хозяйственных заботах. Бережливость и даже некоторая скупость обозначились в ней рано. Она любила литературу, живопись, музыку, но во всем этом не проявила особых талантов. Впрочем, с 11 лет она аккуратно вела дневник и пыталась даже писать повести. «Самое большое впечатление, — пишет она в автобиографии, — произвело на меня «Детство» Толстого и «Давид Копперфильд» Диккенса… Когда я кончила читать Копперфильда, я плакала, точно мне пришлось расставаться с близкими людьми»… С «Детством» Толстого случилось маленькое осложнение. Читая рассказ, Софья Андреевна так увлеклась им, что заучивала некоторые места наизусть и переписывала их в свой дневник. Между прочим она вписала однажды: «Вернется ли когда-нибудь та свежесть, беззаботность, потребность любви и сила веры, которыми обладаешь в детстве? Какое время может быть лучше того, когда две лучшие добродетели: невинная веселость и беспредельная потребность любви были единственными побуждениями в жизни»… На обороте этой сентиментальной выписки старшая сестра Лиза не упустила случая начертать только одно слово «дура!», она терпеть не могла, когда «наша фуфель пускалась в поэзию и нежность». Сантиментальность не всегда исключает практичность. Так, по-видимому, было и с Софьей Андреевной: с молодых лет она умела ценить прозаические блага жизни, тянулась к ним и крепко держалась за то, что попадало в ее руки.

Желание нравиться, кружить головы, жажда всеобщей любви и поклонения владели почти одинаково обеими младшими сестрами и придавали им тот характер, о котором друг Толстого, поэт Фет сказал: «несмотря на бдительный надзор матери и безукоризненную скромность, девицы Берс обладали тем привлекательным оттенком, который французы обозначают словом «du chien» (привлекательная (фр.).)». У младшей это в большей степени являлось непосредственным, внешним отражением ее страстной натуры. У Софьи Андреевны сказывалось в невинном и умном кокетстве, которым она полуинстинктивно тянулась к завоеванию себе места под солнцем. В поведении молодых девушек не проскальзывало, конечно, и тени жеманства, которым стараются понравиться провинциальные барышни. Напротив, отличительной чертой Софьи Андреевны Лев Николаевич считал всегда необычайную простоту, прямоту и искренность.