Владимир Хазан - Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том I: Россия – первая эмиграция (1879–1919)

Если потребовалось бы определить главную причину, приведшую Рутенберга в национальный еврейский лагерь, в качестве нее, почти несомненно, следовало бы назвать его личное поражение и разочарование в русской революции и в тех, чьми руками она готовилась и совершалась.

В упомянутой брошюре о национальном возрождении еврейского народа Рутенберг пишет о себе как о солдате разгромленной «русской революционной армии». Разочарование и обида были в нем столь сильны, что возвращение в еврейство происходило как отталкивание от прошлого опыта. Речь, разумеется, менее всего идет о национальном составе российского революционного движения, в основе и костяке своем представлявшего собой союз идейных космополитов, независимо от того, кровь какого народа текла в их жилах. Еврей Азеф и православный русский Гапон в одинаковой степени олицетворяли гнусный облик провокаторства. Святость революционных идеалов оказалась низко и цинично растоптанной этими и подобными им людьми, и поиск душевного примирения с действительностью счастливо совпадает в это время у Рутенберга с обнаружением новой точки опоры, твердой почвы. Этой твердой почвой и, соответственно, захватившим все его существо будущим «жизненным проектом» неожиданно стала проблема судеб еврейского народа, о которой, как всякий революционер, преданный вненациональным идеям и ценностям, Рутенберг никогда всерьез раньше не задумывался. Прикасаясь к этой материи, мы поостереглись бы, однако, в противовес многим авторам, писавшим или пишущим о Рутенберге, безоглядно зачислять его в сионисты – ни тогда, в Италии, когда в нем началась крутая национальная ломка, ни потом, живя в Палестине, сионистом в полном и подлинном смысле он не стал, оставаясь в этом образе и качестве – обретшего новую «старую» веру, «самим по себе», «одиночкой», держащимся вблизи сионистской идеологии, но не внутри нее самой. Этого отличия от «нормального» сиониста Рутенберг никогда не сумеет в себе преодолеть, да, собственно, и не будет стремиться это сделать. И напротив, революционный дух, несмотря на все усердие превозмочь наследие «бурной» российской молодости, останется в нем до конца дней. Со всем, естественно, набором качеств «классического революционера» – мечтой о не менее как всеобщем равенстве и счастье людей и готовностью к борьбе с угнетателями не на живот, а на смерть. Поскольку одними из самых угнетенных были евреи и поскольку решение проблем этого народа могло прийти только вместе с образованием его собственного государства, Рутенберг был готов стать «сионистом». И на этих условиях честно им был. Однако не нужно обладать особенной проницательностью, чтобы почувствовать преобладание в нем «революционера» над «сионистом». Неслучайно те, кто его окружал, это действительно остро и настойчиво чувствовали. X. Вейцман писал в книге мемуаров, вспоминая Рутенберга, появившегося в Лондоне после бегства из России (сентябрь 1919):

Рутенберг не вернулся к еврейской жизни. Он был революционер по своей природе, а революция происходила у него постоянно (Weizmann 1966/1949: 171).

К этой теме мы еще не раз вернемся.

В Италии он познакомился с горным инженером П.И. Пальчинским, который вместе с женой Ниной Александровной (урожденной Бобрищевой-Пушкиной) недолгое, правда, время (не более двух лет) жил в Риме. В статье «Как устанавливаются международные связи» (полностью приведена в Приложении III) Рутенберг писал:

Осенью 1909 года в Италию приехал уполномоченный Совета съезда южнорусских углепромышленников горный инженер Пальчинский с поручением изучить итальянский угольный рынок.

На основании собранных сведений он полагал, что русский донецкий уголь по качествам своим и ценам может конкурировать с английским углем в Италии. Он обратился ко мне как к лицу, знающему Италию, связанному с итальянской углепромышленной средой, с предложением заняться вместе с ним организацией этого дела.

Я встретился с Пальчинским в Генуе в ноябре 1909 г. Работа его производила впечатление солидное. Из собранных сведений он составлял отчеты, касавшиеся количества, качества и цен ввезенных в Италию за последнее десятилетие горнозаводских продуктов. По требованию Совета съездов он купил и отправил в Харьков образцы английских углей, употребляемых на генуэзском и неаполитанском рынках. Профессор Рубин образцы эти исследовал и результаты исследования опубликовал в «Горнозаводском деле» (1910) (Рутенберг 1911: 306).

С Петром Иоакимовичем (Акимовичем) Пальчинским (1875? 1876?1878?-1929), о котором идет речь, Рутенберга сведет судьба позднее в революционном Петрограде, где оба будут выступать в роли заметных деятелей демократического режима, а затем защищать последние часы его существования. Оба будут арестованы как враги большевистской власти и полгода проведут в Петропавловской крепости, а затем в «Крестах». В советское время Пальчинский служил в должности консультанта по экономическим и техническим вопросам в различных учреждениях, был членом Научно-технической комиссии ВСНХ, преподавал в ленинградском Горном институте. 21 апреля 1928 г. был арестован по «Шахтинскому делу» и 22 мая 1929 г. приговорен Коллегией ОГПУ к расстрелу.

Приезд Пальчинского в Италию был связан с подписанием ею 15 (28) июня 1907 г. нового торгового договора с Россией и оживлением торговых отношений между ними (подробнее об этом см., например: Россия и Италия 1972: 421-30 – выступление О.В. Серовой). Деятельность Рутенберга на угольном поприще также была связана с открывавшимися здесь для него новыми возможностями и перспективами.

Однако, как это описано в упомянутой статье Рутенберга, из его инициативы организовать российские угольные поставки для итальянских железных дорог ничего не получилось. По необъяснимым причинам после длительной и муторной волокиты выгодная торговая сделка, которая могла иметь крайне важный характер для международных отношений двух стран, была сорвана российской стороной.

Со своей стороны, – писал Рутенберг, – мне остается повторить только вслед за итальянцами:

– «Странные люди». Поднесено большое, готовое дело, для которого им палец о палец не пришлось ударить; от удовольствия только empressement 4на все выражали. А что натворили! Дела никакого не сделали, а в министерстве вызвали раздражение и отношение к себе как к несерьезным, неделовым людям. Можно интересоваться или нет делом; зачем же самих себя унижать? (Рутенберг 1911:313).

Статья завершалась полукомичным постскриптумом:

P.S. В конце сентября, наконец, H.A. Авдаков 5по телеграмме поручил какому-то парижскому французу поехать в Рим заключить контракт. Доехал француз до Турина за день до объявления войны 6. Известили меня, приглашая явиться в Рим. Но у «уполномоченного» не оказалось… документальных полномочий для заключения контракта!!!.. Француз уехал обратно в Париж за доверенностью. А тем временем войну объявили, и – Босфор заперт.