Мартин Гилберт - Черчилль и евреи

Главным в этом плане было то, что по окончании пятилетнего периода должно было быть установлено самоуправление Палестины при сохранении численного меньшинства евреев. С этого момента для дальнейшей еврейской иммиграции требовалось уже одобрение арабов. Арабы таким образом получали на все времена власть препятствовать возникновению еврейского большинства. Система самоуправления в Палестине должна была начать действовать с мая 1944 года. Установленное правительством максимальное число еврейских иммигрантов в 75 000 человек включало до 25 000 чрезвычайных сертификатов на въезд в Палестину. Среднегодовое число иммигрантов в 15 000 человек было вдвое меньше предложенного Черчиллем числа от 30 000 до 35 000 человек в год, которую сам он рассматривал как самый низкий уровень еврейской иммиграции, необходимый, чтобы успокоить арабов. Помимо того что «Белая книга» 1939 года давала в руки арабам на все времена средство препятствовать возникновению еврейского большинства, она еще и закрывала для преследуемых евреев Центральной и Восточной Европы одно из немногих убежищ, остававшихся открытым для них, и исключала возможность возникновения со временем полноценного еврейского государства, способного стать прибежищем для всех без исключения гонимых евреев.

«Белая книга» была опубликована 19 мая 1939 года. Перед ее обсуждением в палате общин Черчилль пригласил Х. Вейцмана на ланч в свою лондонскую квартиру. В своих мемуарах Вейцман вспоминал, как Черчилль «вынул из кармана пачку маленьких карточек и прочитал нам свою речь; затем он спросил меня, могу ли я предложить какие-нибудь поправки. Я отвечал, что архитектура речи столь совершенна, что у меня есть только одна или две поправки, столь незначительные, что не стоит его вообще затруднять».

На второй день дебатов, 23 мая, Черчилль с пафосом и горечью протестовал против того, что он называл «предательством Декларации Бальфура» и «постыдным актом умиротворения». «Мне очень печально наблюдать все это, – сказал он. – Кто-то из собравшихся здесь решил, что бремя сохранения верности данному слову слишком тяжело для него. Кто-то настроен проарабски, а кое-кто – антисемитски. Но лично я не могу заставить себя выбрать ни один из этих мотивов в качестве лазейки, ведь я с самого начала был искренним сторонником Декларации Бальфура и многократно во всеуслышание повторял это».

Являясь «человеком, тесно связанным еще с самой ранней стадией британской политики в отношении Палестины и непосредственно отвечавшим за нее», Черчилль подчеркнул: «Я не могу стоять в стороне и видеть, как торжественные обязательства, данные Великобританией перед лицом всего мира, отбрасываются по причинам административного удобства или – и это будет напрасной надеждой – ради сохранения спокойной жизни. Я бы почувствовал острое разочарование, если бы остался молчать и бездействовать при виде того, что я могу расценить только как акт отказа от своих обязательств».

Черчилль так прокомментировал предложение о введении после 1944 года фактического права вето арабов на иммиграцию евреев в Палестину: «Теперь произошел прорыв; произошло нарушение обязательств; это – отказ от Декларации Бальфура, это – конец видения, надежды, мечты».

Черчилль был особенно обеспокоен влиянием «Белой книги» на мировое общественное мнение в контексте попыток Великобритании объединить находившиеся под угрозой демократические силы Европы против нацизма и фашизма. «Что скажут наши друзья? – спрашивал он. – Каково будет мнение Соединенных Штатов Америки? Не потеряем ли мы больше – и это вопрос, который следует рассмотреть зрело, – в плане растущей симпатии Соединенных Штатов, нежели выиграем в удобстве управления Палестиной, если выигрыш – это то, чего мы действительно достигнем? Что подумают наши потенциальные враги? Что подумают те, кто возбуждает всех этих арабских агитаторов?»

«Разве не получат дополнительный стимул арабские экстремисты, заметив, что мы готовы отступить? – спрашивал Черчилль. – Не возникнет ли у них искушение сказать: «Они опять уступают. Это второй Мюнхен», и не получат ли они новый импульс для своей агрессии этими неприятными для нас сопоставлениями, которые неизбежно возникнут?»

Далее Черчилль обратился к положению в Европе. В марте 1939 года Гитлер вошел в Прагу как завоеватель. Это был его первый акт агрессии против независимого негерманского государства. Чехословакия, которая уже была расчленена и обессилена в результате Мюнхенского соглашения 1938 года, перестала существовать. В ответ Невилл Чемберлен дал Польше, Румынии и Турции гарантии помощи против внешней агрессии и, во многом поощряемый Черчиллем, вел переговоры с Советским Союзом, чтобы вовлечь его в систему коллективной безопасности.

Рассуждая о поиске союзников в контексте появления новой «Белой книги» по Палестине, Черчилль предупреждал: «Не разрушим ли мы этим самым актом пренебрежительного отношения к нашим собственным прежним обязательствам все то хорошее, что мы достигли, обеспечив гарантии Польше и Румынии, заключив наш замечательный союз с Турцией и ожидая заключения союза с Россией? Нам следует учитывать все недавние изменения во внешней политике. Не внесет ли новая «Белая книга» свою лепту – а теперь все может внести свою лепту – в создание новой ситуации, которая позволит нашим потенциальным врагам обнаглеть еще больше и предпринять необратимые шаги и слишком поздно понять, что им придется иметь дело не с этим правительством с его усталыми министрами и невнятными целями, а со всей мощью Великобритании и всего, что составляет Великобританию?»

Правительство надеется, указал Черчилль, за счет своего предложения получить пять лет облегчения в Палестине, но, он убежден, в действительности последствия будут «совершенно противоположными». Он был уверен, что «ощущение моральной слабости» властей подмандатной территории «возбудит экстремистские элементы в Палестине до последней степени».

Недовольный появлением «Белой книги» и опасающийся негативного влияния этого документа, с его ярко выраженным стремлением к умиротворению арабов, на общую ситуацию в Европе, Черчилль предупреждал консервативную партию: «От политики, которая, как вам кажется, принесет облегчение и успокоение, вы сами будете вынуждены позже отказаться, и это потребует только больших усилий и больших страданий».

«Свою речь я заканчиваю, – сказал Черчилль, – снова возвращаясь к земле Палестины». В этой связи он направил свою критику прежде всего на министра по делам колоний М. Макдональда и затем на Н. Чемберлена. «Вчера ответственный министр правительства М. Макдональд в красочных выражениях описывал громадную работу, проделанную еврейскими колонистами. Они сделали пустыню цветущей. Они создали ряд процветающих промышленных предприятий», сказал он. «Они основали большой город на пустынном побережье. Они обуздали воды Иордана и снабдили электричеством всю страну». Черчилль гневно заявил палате: «И отнюдь никем не преследуемые арабы заполонили всю Палестину, и их численность там в результате стала больше, чем число евреев, которых смогло собрать там все мировое еврейство. Теперь нас просят остановить и прекратить все это. Теперь нас просят поддаться – и это больше всего меня раздражает – воздействию агитации, которая ведется на иностранные деньги и безостановочно разжигается нацистской и фашистской пропагандой».