Николай Штучкин - Над горящей землей

Штурман четко ощущал маневры машины: влево, вправо, вниз, вверх... И вдруг что-то новое, непонятное. Его то вдавливает в сиденье, то отрывает от него, то прижимает к борту... Луна появляется то справа, то слева, то снизу...

Догадка сжимает сердце: летчик потерял пространственную ориентировку, самолет беспорядочно падает. А вокруг мелькают шары "эрликонов", приглушенно хлопают взрывы снарядов. Бьется в созании: "Сейчас попадут... Сейчас загоримся... Сейчас..."

- Леша! Держи на север!

Владимир знал, что их самолет находится на окраине аэродрома, знал, что дальше, на север, прямо от границы аэродрома, простирается спасительный лес, там нет зениток, и считал, что именно туда и надо уходить от огня, от прожекторов. И надеялся, что летчик удержит машину, не даст ей упасть, выведет ее из зоны обстрела Но летчик был ослеплен, и неуправляемый самолет то неуклюже лез вверх, то скользил вниз, то вращался через крыло, неотвратимо снижаясь...

Их спас случай. Немцы, очевидно, посчитали, что с ними покончено, что летчик убит и самолет вот-вот разобьется. По мере его снижения прожекторы гасли, сначала отдаленные, потом и те, которые были ближе. Вот наконец последний луч погас, самолет оказался в темноте. И летчик "прозрел", садаптировался. Владимир вдруг почувствовал, как заходили педали ножного управления, как ожила и двинулась в сторону ручка, увидел, как самолет постепенно выровнялся, пошел по прямой, набирая скорость.

В горизонтальный полет они вышли над самыми верхушками деревьев...

"Мы спасены", - подумал Владимир, постепенно приходя в себя, оправляясь от потрясения. До последнего мгновения он ждал удара о землю.

s Володя, ты жив? - слышится голос Жукова.

- Жив, - отвечает Владимир, - а ты как, не ранен?

- Да нет, вроде бы все нормально, - говорит Жуков и предполагает:- А самолет у нас, наверное, как решето.

Когда они возвратились, в самолете не оказалось ни единой пробоины.

Кончилась весна, пришло лето. Полк продолжал совершать налеты на харьковский аэродром. В первую июньскую ночь Жуков и Константинов сделали три вылета. В первом что-то подожгли, самолет или бензозаправщик. Горел сильно, ярко и долго. Так говорили прилетающие экипажи. Огонь зениток немного ослаб, стал не таким интенсивным и плотным. Очевидно, часть боевой техники ушла с наступающими войсками фашистов.

Налеты на аэродром чередуются с вылетами на разведку - нужны данные о продвижении войск противника, с полетами на бомбежку его живой силы и техники, складов с горючим и боеприпасами. В район Кочеток, Пятницкое, Тетлега Жуков и Константинов сделали три вылета, взорвали склад боеприпасов.

В ночь на 4 июня с боевого задания не вернулись два экипажа: летчик Дунин со штурманом Михеевым, другом Владимира, и заместитель комэска Заплаткин со штурманом Кувичко...

10 июня полк распрощался со старым, обжитым аэродромом хутор Портянкин, к нему приближалась линия фронта. Утром после ночной работы собрались в столовой. Вспоминали погибших: Панферова и Гаркушу, Дунина и Михеева, Заплаткина и Кувичко. Ничего не известно о Шибанове и Маркашанском. Может, погибли, а может, еще придут... Настроения не было. Есть не хотелось. Косарев отодвинул на середину стола свои фронтовые сто граммов, предложил:

- Пейте, кто хочет...

Все промолчали. Никто не хотел. Владимир улыбнулся: "Жаль, Слепова нет, он бы это дело так не оставил. Но он еще придет. Он еще выпьет... Поднимет нам настроение...".

- Слепов уже не придет, - тихо сказал Косарев.

- Как это не придет? О Бекаревиче и Слепове ничего не известно. Или уже известно? - спросил Константинов.

Он действительно все эти дни ждал, что Слепов вот-вот появится, и именно к ужину. Войдет и скажет своим хрипловатым басом: "Привет, друзья! Признавайтесь, кто все это время пил мои фронтовые?"

- Давно известно, Володя, - сказал Косарев, - они же сгорели. У меня на глазах. И Ломовцев видел...

После ужина, когда пришли на стоянку, начался дождь и продолжался до рассвета. Надо улетать, спасать самолеты, а облачность опустилась до верхушек деревьев. Утром дождь немного утих, улучшилась видимость, и командир принял решение: лететь. Летчики и штурманы полетели, а техники и все, кто не летает, пошли пешком. Их повел штурман Морковкин.

- Встретимся в Тимоново, - сказал ему командир и пожелал доброго пути.

В сердце - горе и гнев

Беда пришла неожиданно. Из части, в которой служил Василий, прислали письмо. Сообщили, что политрук Лазарев при посадке на подбитой машине потерпел аварию, в тяжелом состоянии отправлен в госпиталь в Пермь.

Тамара едет в Пермь. Поезд идет медленно, подолгу стоит на разъездах, пропуская воинские эшелоны. Мимо окон вагона проплывают лесные массивы, станции, переполненные народом. Война... Воспоминания о прошедшем и греют, и холодят, и бередят все наболевшее.

...Осень 1940 года. Василий учился в авиашколе, писал, что очень скучает по дому, по Верочке, а больше всего по Тамаре. Хорошо, если бы она была рядом. Теоретические занятия у него закончились, экзамены сданы, теперь он летает. Полеты идут через день, чередуются с днями предварительной подготовки. Вечерами он свободен, если не назначен в наряд или на дежурство. Может, Тамара приедет? В аэроклубе сейчас особенно делать нечего. Группу она выпустила, новый набор будет заниматься теорией. Полеты начнутся в мае. А до мая она свободна. Командирские занятия? Они же проводятся не часто, от силы три раза в месяц. Потом наверстает упущенное. Пусть Тамара поговорит со своими начальниками, писал Василий, может, пойдут навстречу, отпустят.

Тамара пришла к командиру отряда, показала письмо. Мельников помолчал, подумал, оценивая сложившуюся ситуацию. Тамара не проронила ни слова, зная, убеждать бесполезно, просить тоже. Как он решит, так и будет. А решит он обязательно правильно. Вот уже и решил: разгладились складки на лбу, залучились в улыбке глаза.

- Надо, Константинова, ехать. На два-три месяца. Потребуешься раньше, вызовем.

И Тамара поехала.

Недели две она жила безмятежно, счастливо. Осень была уже поздняя, но погода стояла хорошая, сухая. Вечерами Василий и Тамара бродили по городку, говорили о доме, о Верочке, Чувства добрые и светлые, навеянные тишиной и покоем, охватывали душу, будили воспоминания. Конечно, если муж и жена летчики, если оба не мыслят жизни без неба, то разговоры о полетах и самолетах не сходят с уст, нескончаемы. Вспоминали старых друзей, говорили о новых, Тамара - о тех, с кем вместе летает в Калинине, Василий - о тех, кто здесь, в авиашколе.

А дни Тамара коротала одна. И хоть мысленно была вместе с Василием, представляя его то в классе, то на стоянке крылатых машин, то в воздухе, все равно скучала и не знала куда деться от скуки, чем заняться. И это естественно. Человек, привыкший к труду, постоянным заботам о службе, доме, семье, она не могла быть без дела, и Василий это заметил.