Альфред Штекли - Галилей

Учебный год начался с неприятностей. В отношении к нему коллег по университету чувствовалась явная напряженность. Неужто виной тому зависть? Удвоенное жалованье, которое он будет получать через год? После успеха в Венеции он все чаще сталкивался с проявлением вражды.

Еще весной он обращался к попечителям с жалобой на профессора медицины Аннибале Бимбьоло. Статутами было установлено, что математику читали после других лекций, дабы могли присутствовать и медики, и философы.

Раньше Бимбьоло читал в назначенные ему часы, а потом перенес занятия на более позднее время. Студенты-медики, которым нельзя было не слушать Бимбьоло, стали пропускать лекции Галилея. А ведь он, Галилей, уже семнадцать лет преподает в этом университете, и никто не старался ему мешать!

Тогда порядок был восстановлен, а сейчас Бимбьоло снова принялся читать в часы, отведенные Галилею. И — поразительное дело! — это пренебрежение к статутам не встречало со стороны коллег ни малейшего осуждения, словно их радовало, что аудитория, где читал Галилей, оставалась полупустой.

Он снова был вынужден просить попечителей о вмешательстве. Семейные дела тоже не радовали. Разлад с Мариной становился все глубже. Больше десяти лет они жили вместе, но счастливой жизнь назвать было нельзя. Все чаще приходила мысль, что им необходимо расстаться. Марину не пугала такая перспектива. Детей воспитают родственники Галилео, а сама она достаточно привлекательна, чтобы выйти замуж, Осенью у Галилея гостила мать. Возвращаясь во Флоренцию, она увезла с собой Вирджинию, старшую его дочь.

Все свободное время он посвящал улучшению зрительной трубы. В декабре ему удалось добиться нового значительного успеха. Только что созданный инструмент давал увеличение в двадцать раз.

Он с нетерпением ждал наступления темноты. Был четвертый или пятый день после новолуния. Отличнейшая труба! Его первые впечатления полностью подтверждаются! Теперь отчетливо видно, что поверхность Луны вовсе не гладкая, ровная, словно полированная, как о ней и других небесных телах думает множество ученых, а, напротив, неровная и шероховатая. К иному выводу прийти нельзя: Луна покрыта возвышениями и углублениями, как Земля горами и долинами, но значительно больших размеров!

Бросалось в глаза, что граница между освещенной частью Луны и остальной, темной, не выглядела четко очерченной овальной линией, как это должно было быть у абсолютно сферического тела, а была извилистой, ломаной, зазубренной. Это значило, что поверхность Луны неровна — изрезанность ее ландшафта и давала такие «зазубрины». Кроме того, на темной части Луны были видны отдельные светлые точки, словно вершины, а на освещенном серпе ее — множество темных пятнышек — впадин. То, как постепенно менялся их вид, заставляло думать о Земле: ведь подобную картину можно наблюдать где-нибудь в горах, когда начинается восход! Долины еще объяты мраком, а обступающие их вершины уже сверкают. Чем выше поднимается солнце, тем заметней уменьшаются тени земных впадин — подобным же образом светлеют и лунные пятна!

О, луна совсем не походила на идеальный шар из «небесной материи»! Все, что Галилей видел, вынуждало вспоминать грешную нашу Землю. Вечному противопоставлению «земного» «небесному» пришел конец.

У него в руках был замечательный инструмент! Стоило только посмотреть на звездное небо, как становилось ясно, что звезд в несколько раз больше, чем видишь простым глазом. Это тоже пренеприятнейший сюрприз для тех, кто полагает, что «невидимых» звезд не может существовать: если цель звезды светить человеку, то она должна быть ему видна!

Млечный Путь поразил Галилея. Еще одно открытие! Разрешен давний спор о Млечном Пути: это не уплотнение земных испарений, принадлежащее «подлунному миру», а скопление множества звезд!

На следующую ночь, на пятые или шестые сутки после новолуния, он возобновил наблюдения. Более темные части Луны, которые обычно называли пятнами, не везде были одинаковы, выделялись места, несколько более светлые. Одно из больших пятен имело два длинных и сильно освещенных горных хребта.

Среди пятен самых различных очертаний Галилей обратил внимание на огромного размера впадину, лежавшую почти посредине лунного диска. Его удивила ее форма. По краям круглой чаши вздымались высокие валы. На ум невольно пришла мысль о гигантском амфитеатре!

Когда солнце только начинало освещать крутые склоны «амфитеатра», пространство внутри него оставалось темным, когда же солнце поднималось достаточно высоко, то и дно чаши заливало светом. В том, что это гигантское углубление, Галилей не сомневался: темная часть «амфитеатра» всегда находилась с той стороны, откуда светило солнце, а напротив лежала освещенная его часть.

Луна приближалась к первой четверти. Внизу нижнего ее рога Галилей обнаружил громадный темный клин, врезающийся в освещенную часть Луны. Часа через два он заметил, как посреди этого клина начала выступать какая-то блестящая вершина, похожая на треугольник, затем рядом появились еще три. Наконец незадолго до захода Луны главная вершина, все более увеличиваясь, слилась с остальной освещенной частью. Теперь она напоминала большой и высокий мыс, окруженный тремя сверкающими вершинами. Опять на ум приходила Земля: встающее солнце прежде всего освещает пики высочайших гор, потом склоны и наконец долины.

Стоял холодный и сырой декабрь. При его болезни не было ничего страшнее сырости и стужи. Но Галилей, обычно столь осторожный, словно забыл об опасности. Вечер за вечером, ночь за ночью продолжал он наблюдения. Он стал более искусен в обращении со зрительной трубой, сделал ряд усовершенствований, облегчавших работу. Заметив, что малейшее непроизвольное движение, едва ощутимое дрожание руки и даже дыхание мешают наблюдениям, он стал еще старательней закреплять трубу на подставке.

Днем, когда не надо было идти в университет или заниматься с пансионерами, он продолжал работать над созданием еще лучшего инструмента. Чуть ли не все сутки были до предела насыщены трудом.

Изучая Луну в разных фазах, Галилей отмечал, как при различном освещении меняется вид пятен. Факты, доказывающие, что пятна на Луне объясняются именно неровностью ее поверхности, а не различной прозрачностью частей ее тела, множились час от часу. Он старался проводить наблюдения с особой тщательностью, тут же записывал увиденное, делал зарисовки.

После полнолуния он опять изучал поразивший его «амфитеатр». По его расчетам выходило, что высота отдельных лунных гор превышает четыре итальянские мили, то есть они значительно выше, чем горы на Земле, наибольшие из которых, как тогда полагали, не достигают и мили. «Амфитеатр» становился слишком внушительным. Исполинскую круглую впадину Галилей предпочел сравнить с целой страной. Она бы походила, например, на Богемию, если бы та была окружена огромными горами.