Альфред Штекли - Галилей

«К тому же я добавлю, что в целях опровержения еретиков, из коих, как я слышу, все обладающие громкими именами, придерживаются учения Коперника, я предполагаю войти в эти вопросы со всей подробностью и показать им, Что если мы, католики, остаемся на старинных точках зрения, усвоенных нами из творений святых отцов, то это вовсе не по недостатку разумения, данного нам природой, и не потому, что от нас ускользают те доводы, опыты, наблюдения и доказательства, которые были учтены ими, а в силу того почитания, кое мы храним в отношении творений отцов нашей церкви, и из ревности к вопросам нашей религии и нашей веры; так что, когда они увидят, что все их астрономические и естественные доводы нами прекрасно усвоены и, более того, что мы владеем доказательствами значительно более сильными, чем все, что было выдвинуто до сих пор, то они, в крайнем случае, смогут считать нас людьми, упорными в наших убеждениях, но вовсе не слепыми или невежественными в человеческих науках, а это в конечном счете не должно иметь значения для истинного христианина-католика: пусть еретик над ним насмехается за то, что он противопоставляет почитание творений святых отцов доказательствам и опытам, которыми обладают все астрономы и философы, вместе взятые».

Предварив свою работу столь благочестивым вступлением, Галилей принялся разбивать одно за другим все возражения, выдвигаемые против теории Коперника. При всей своей образованности Инголи даже не понимал, как мало разбирается в астрономии.

Типичнейшее заблуждение! Любой человек, начитанный в философии, полагал, что может с успехом рассуждать о строении вселенной. Галилей вынужден объяснять Инголи весьма элементарные вещи, ибо тот не имел достаточной математической подготовки.

Одно из главных возражений Тихо Браге и его последователей против Коперниковой системы заключалось в том, что вселенная приобретала размеры, по их мнению, немыслимые. Галилей показывает, что подобная точка зрения основана на предубеждении. Мысль о восьмой сфере, к которой будто бы прикреплены все фиксированные звезды, находящиеся, следовательно, на одинаковом расстоянии от Земли как центра мира, он считает совершенно необоснованной. Галилей не верит в существование «восьмого неба», ограничивающего вселенную.

Телескоп позволил увидеть бесконечное количество звезд. Но есть, надо думать, и множество других светил, незримых в существующие телескопы. Звезды, подчеркивает Галилей, светятся их собственным светом, и ничто не мешает считать их солнцами. Как велики же тогда до них расстояния!

Мысль о бесконечности вселенной вовсе не пугает Галилея:

«И разве вам неизвестно, что до сих пор еще не решено (и я думаю, что человеческая наука никогда не решит), конечна ли вселенная или бесконечна? Но если допустить, что она действительно бесконечна, как можете вы утверждать, что размеры звездной сферы непропорциональны по сравнению с земной орбитой, если сама эта сфера в отношении вселенной оказалась бы гораздо меньшей, чем пшеничное зерно по сравнению с ней?.. Что касается меня, то когда я рассматриваю мир, границы которому положены нашими внешними чувствами, то я решительно не могу сказать, велик он или мал: я, разумеется, скажу, что он чрезвычайно велик по сравнению с миром дождевых и других червей, которые, не имея иных средств к его измерению, кроме чувства осязания, не могут считать его большим того пространства, которое они сами занимают; и мне вовсе не претит та мысль, что мир, границы которого определяются нашими внешними чувствами, может быть столь же малым в отношении вселенной, как мир червей по отношению к нашему миру».

Неисчислимое множество звезд, звезд-солнц, которые в противоположность планетам, темным по своей природе, светятся собственным светом; вселенная, размеры которой непостижимы для человеческих чувств, вселенная, не имеющая единого центра всех небесных явлений, вселенная, где нет больше ограничивавшего ее «восьмого неба»…

О, видно неспроста враги твердили, что Галилей — скрытый единомышленник Джордано Бруно!

Но нет, Галилей не хочет, чтобы из его слов делались далеко идущие выводы, тем более в вопросе, решить который не представляется возможным. Он не забывает о спасительной оговорке: вопрос-де о конечности или бесконечности вселенной надлежит разрешить богословам. Как будто церковь этого не сделала, отправив на костер Ноланца!

«Ни мой разум, ни мои рассуждения не в состоянии остановиться на признании мира либо конечным, либо бесконечным; и поэтому здесь я полагаюсь на то, что в этом отношении установят более высокие науки».

Издавна мысль о движении Земли опровергалась соображениями, которые в свете тогдашних физических представлений казались решающими. Если бы существовало суточное движение Земли, то камень, падающий, например, с высокой башни, не смог бы упасть к ее подножию, ибо пока он находится в воздухе, основание башни, переносимое вращающейся Землей, оставило бы камень за сотни локтей позади себя. Раз ничего подобного не наблюдается, то Земля, стало быть, не движется!

Инголи вслед за Тихо говорил ещё об одном «опыте». Если на неподвижном корабле дать камню упасть с вершины мачты, то он упадет у подножия мачты в точке, находящейся по отвесу под тем местом, откуда началось его падение. Но этого не происходит, если корабль быстро плывет — камень отстает и падает далеко от подножия мачты в направлении к корме.

Подобные соображения, как и благоговение перед буквой Библии, явились главной причиной того, что Тихо Браге отверг Коперникову систему. Галилей не верит Браге. Он убежден, что опытов на корабле Тихо не проводил. Сам же он, Галилей, произвел этот опыт и пришел к противоположному результату!

В «Послании к Инголи» Галилей говорит о замечательном своем открытии — о принципе относительности, который позволяет выйти из тупика, в коем оказались ученые, размышляющие о вращении Земли и падении тел. При движении Земли все происходящее на ее поверхности и в атмосфере происходит так же, как если бы она пребывала в покое.

«Когда вода, земля и воздух, ее окружающий, согласованно выполняют одно и то же, то есть либо совместно движутся, либо совместно покоятся, то мы должны представить себе те же самые явления в точности одинаковыми как в одном, так и в другом случае; я говорю при этом обо всем, что касается упомянутых уже движений падающих тяжелых тел или тел, брошенных кверху или в сторону в том или ином направлении, или полета птиц к востоку и западу, движения облаков и т. п…»

Мысль свою Галилей поясняет выразительнейшим примером. В каюте корабля летают бабочки, из сосуда в сосуд падают капли, люди бросают друг другу фрукты…, Все эти многообразные движения, совершающиеся в каюте, происходят совершенно одинаково, покоится ли корабль или движется равномерно. Ни по одному из этих явлений человек, находящийся в каюте, не сможет определить, движется ли корабль.