Изабелла Аллен-Фельдман - Моя сестра Фаина Раневская. Жизнь, рассказанная ею самой

– Бэсер а бисл, эйдер горнит [138], – сказала сестра, и я сразу поняла, что она имеет в виду свою карьеру. Когда она говорит о театре или кино, ее лицо приобретает особенное выражение, которое я уже давно научилась подмечать. – Меня, по крайней мере, не забывают, сниматься приглашают, в театры зовут. Пусть не туда, куда бы мне хотелось, но зовут, приглашают, есть на меня спрос. Не так плохи мои дела, как Маринины.

– Ты о ком? – спрашиваю я, потому что Нин, Марин, Наталий и Татьян среди наших знакомых много, сразу и не поймешь, о ком идет речь.

– О Ладыниной.

Я удивляюсь, как могут быть плохи дела у той, чье лицо я постоянно вижу на афишах. «Трактористы», «Свинарка и пастух», «В шесть часов вечера после войны», «Кубанские казаки»… Сестра еще в шутку называла ее главной казачкой Советского Союза. Я часто встречаю ее, она прекрасно выглядит и, вообще, производит впечатление человека, довольного своей жизнью. Оказывается, все не так-то просто, во всяком случае, не так хорошо, как мне представляется.

– Они с Пырьевым расстались не очень-то гладко, – напоминает сестра, но я помню, слышала уже об этом. – Марина не хотела мириться с тем, что он нашел себе другую, она испортила ему немало крови, жалобы в цэка писала, он обиделся и сломал ее карьеру. Сам снимать перестал и, как я слышала, другим тоже не дает. Власти у него много, перечить ему никто из режиссеров не осмеливается, да и без того мало кто захотел бы снимать Марину. Ее считают избалованной, хотя на самом деле это не так. Но так или не этак, а результат налицо – после «Испытания» у нее не было ни одного приглашения. Шесть лет уже как. Не то чтобы приглашали, а она бы отказывалась, нет. Совсем не приглашают. А меня приглашают. Муж-режиссер – это палка о двух концах. Хорошо, что у меня не было мужа-режиссера, некому ломать мою карьеру. Недавно вот приглашали на роль бабушки к очередной взбалмошной внучке, которая ездит на велосипеде. Я отказалась, не хочу больше играть бабушек при внучках, хочу играть просто бабушек. Эксцентрика и суета – это не мое. Я давно уже заметила, что чем меньше мне приходится суетиться, тем лучше получается роль! Настоящее искусство не терпит суеты! Суета и искусство несовместимы!

Мне жаль Ладынину. Мне жаль всех, чьи судьбы ломаются. Совсем не достичь никакого успеха, наверное, легче, чем сначала достичь, а потом потерять. Впрочем, для того, чтобы судить верно, надо изведать вкус успеха, а то я похожа на нашу Фейге-Лею, которая с великим удовольствием хаяла те блюда, которые не умела готовить. Чаще всего она поминала fricasser , которое стало у нее нарицательным. «Чтоб тебе фрыкасе подавиться!» – бранила она своего мужа [139].

– Без умения обыграть предмет не может быть актера! – сестра говорит запальчиво, как будто я с ней спорю, а я не спорю. – Любой предмет! Любой! Разбитые очки покойного мужа или женские панталоны, найденные в его тумбочке! Актер обязан уметь обыгрывать предметы! А то взяли моду обходиться одними словами. Мы, мол, все, что надо, голосом выражаем! Голос – основа всего! Люди забыли, что на эти грабли уже наступал и Станиславский, и Вахтангов, и Таиров, и Мейерхольд с Михоэлсом! Давайте, говорю, откажемся от всего – от декораций, от костюмов, от театра и уйдем на радио. Если люди хотят поставить радиоспектакль, то зачем им сцена? И зачем зрителям приходить в театр? Можно сидеть дома, есть борщ и слушать! О, как же я хотела бы родиться на пятьдесят лет раньше, чтобы вырасти, состариться и умереть в классическом театре, на классической сцене!

Рош-Ашан. Сестра напевает «Что год грядущий нам готовит?». Кажется, у Пушкина был не «год», а «день». Переспрашивать боюсь (если ошиблась, то буду названа «бестолочью» или как-то хуже), проверять лень.

Сына Ниночкиной подруги, гениального шахматиста (так говорит Ниночка), не выпустили на олимпиаду в Болгарию. Бедный мальчик так переживал, что угодил в больницу с нервным срывом. Ниночка рассказывает ужасы про психиатрические лечебницы. Слушать страшно, не то чтобы записывать.

Сегодня с утра меня мутило. В животе какая-то тяжесть. Сама виновата, не надо было так налегать на сладкое и, вообще, не переедать. Спрашивала у сестры, ездят ли сейчас в Пятигорск на воды. «Еще как ездят! – ответила сестра. – Не протолкнуться! Если хочешь, можно достать путевки в приличный санаторий. Тебе обязательно в Пятигорск, или Ессентуки с Минводами тоже подойдут?» Мне все равно, главное, чтобы место было приличное. Я уже понимаю разницу между приличным и неприличным. Приличное это de luxe [140](этого термина здесь избегают как буржуазного), а неприличное – самый низший разряд.

Снился тот самый офицер, на которого я налетела на углу Екатерининской улицы и Успенского переулка. Я о нем иногда вспоминаю, мимолетная, в сущности, встреча, а вот же – оставила след в душе. Черт, лица не помню, помню только, что он был молод и красив, что от него вкусно пахло табаком и одеколоном, но голос его до сих пор звучит в моих ушах. «Вы не ушиблись, сударыня?» А сударыне было всего четырнадцать лет, и она была влюблена в первый, нет, уже во второй раз! Но офицер был таким красивым и таким галантным… Я истолковала сон как предзнаменование случайной встречи с кем-то из прошлой жизни и вышла гулять, невзирая на дождь. Если хочешь кого-то встретить, то надо выйти из дома, сидя дома никого не встретишь, разве что только соседка заглянет. Гуляла около часа, вглядываясь в лица всех встречных, как мужчин, так и женщин, погуляла бы и еще немного, но была вынуждена безотлагательно вернуться домой, потому что меня облил водой грузовик. Водитель мог бы объехать лужу, потому что свободного места было сколько угодно, или хотя бы мог ехать помедленнее, но он предпочел обрызгать меня. «Некоторым это даже доставляет удовольствие», – сказала сестра. Теперь думаю не о встречах, а о том, чтобы не заболеть.

В мечтах до сих пор вижу себя почтенной матерью большого семейства, окруженной детьми и внуками. Муж тоже присутствует в моих мечтах, с одной лишь поправкой – он богат, как когда-то был богат мой отец. Мы живем в Швейцарии (если бы на земле был рай, то он находился бы там), и сестра приезжает к нам в гости. У нас огромный дом, настоящий château [141], много слуг. Si les souhaits fussent vrais, pastoureaux seraient rois [142].

В Свердловске сестра имела несчастье познакомиться с одной молодой и донельзя назойливой особой, актрисой местного театра музыкальной комедии. Впрочем, по утверждению сестры, там она назойливой не была. Сестра уже и забыла об этом мимолетном знакомстве и никогда бы о нем не вспоминала, если бы та актриса не приехала в Москву и не явилась к ней в театр. И ладно бы явилась выразить свое почтение или просто поболтать! Нет – сестре пришлось выдержать настоящую осаду. Эта девица требовала у нее рекомендацию в «какой-нибудь московский театр»! В какой-нибудь! Именно требовала, а не просила.