Владимир Зисман - Путеводитель по оркестру и его задворкам

Его творческий рост прервал пришедший однажды ночью на пост полковник: «Вот, пришел проверить, кто здесь уже вторую неделю собаку мучает».

Когда Адольф Сакс сконструировал свое детище, никакого джаза еще не существовало. Саксофон занял странноватую нишу между медными и деревянными, будучи при этом в какой-то степени гибридом гобоя и кларнета, сделанным из металла.

Время от времени композиторы использовали его в, может быть, и хороших, но теперь успешно забытых операх. Хотя из оркестровой музыки XIX века мне по крайней мере хорошо знакомы замечательные саксофоновые соло из «Арлезианки» Бизе и «Гамлета» Тома.

В симфоническом оркестре саксофон используется нечасто, зато ярко. И исключительно как сольный инструмент. Из широко известных произведений XX века (я привожу самые яркие примеры) саксофон использовался Прокофьевым в «Ромео и Джульетте», Хачатуряном в «Танце с саблями», изумительно красивое соло саксофона в «Симфонических танцах» Рахманинова, Равель применил его в «Старом замке» в своей инструментовке «Картинок с выставки» Мусоргского. И, конечно, «Болеро» Равеля — произведение, более, чем какое-либо другое, достойное называться «Путеводителем по оркестру».

Возможно, это мое субъективное ощущение, но саксофон все-таки выпадает из сложившейся картины звучания симфонического оркестра. И даже не в силу ассоциативных связей с джазом. Он просто звучит на порядок громче окружающих его деревянных духовых, но при этом не воспринимается на слух как медный.

Считается инструментом симфонического оркестра, но вот родным не стал. Вот такой симфонический маргинал. И если в симфонических оркестрах при исполнении произведений с солирующим саксофоном приглашают саксофониста, то в театре на нем играют кларнетисты. Тихо чертыхаясь. Потому что играть на инструменте раз в полгода само по себе очень некомфортно. А если это еще и «Болеро» на гастролях, то и таскать на себе кучу инструментов — там у них, если не ошибаюсь, семь или восемь кларнетов и саксофонов на команду.

А таскать их, пожалуй, еще менее комфортно, чем играть.

Но до чего же все-таки саксофон хорош!

Родственничек. Те же проблемы, что у нас, гобоистов и рожкистов: вечно сидят в паузах, склонившись поближе к лампочке на пульте, таращат глазки, точат трости. Тот же бардак на полочке, что и у гобоистов: баночки, коробочки, ножи, мелкий наждак и точильный камень, микрометр. Мусор под стулом из обрезков камыша. И недовольное выражение лица, когда надо играть, потому что самое ценное на репетиции — это паузы. В паузах можно точить трости. А играть… Что там играть — сплошная потеря времени.

Все у них знакомо — такая же трость, ну пошире, конечно, побольше. И без штифта. Сразу своим камышом надевается на длинный эс, напоминающий медные трубки тормозной системы «Жигулей», только серебристый. Он, как мичуринская веточка-прививка, втыкается в вязанку дров, коей, в сущности, фагот и является. Как и все деревянные духовые инструменты, он сделан разборным. И на том спасибо. Вес почти в семь кило никуда не денешь. А брутто с футляром и на все десять потянет. Так он на шее у фаготиста и висит тяжелым камнем. На ремне с крючком на конце. Там одного металла сколько пошло! На клапана и прочую механику. Обычная проблема — от акустики никуда не денешься. Значит, у высоких инструментов дырочки поближе друг к другу, а у низких, больших, — подальше. А руки-то у всех примерно одного размера. Вот конструкторы и выкручиваются как могут. С помощью разнообразных механических передач. Так и сидят люди с фаготами у меня за спиной, гремя клапанами.

Деревянная часть фагота состоит из двух параллельных увесистых деревянных трубок, соединенных снизу U-образным сапогом, из которого после концерта сливают воду, и раструба, торчащего вверх и в театре почти упирающегося в нависающую над ямой часть сцены. Поэтому на поклоны театральные фаготисты не встают — некуда. Дети подземелья.

Каким таким образом звучит изогнутый воздушный столб, понятия не имею. Мне коллеги, играющие на кривых инструментах вроде тромбона и фагота, пытались объяснить, но поскольку они сами не понимают, то у них ничего не получилось. Хотя если взглянуть на валторну, то фагот покажется довольно тривиальным случаем фигурного воздушного столба.

Вообще-то говоря, внешне очень красивый инструмент. Кто-то мне говорил, что в фильме «Гиперболоид инженера Гарина» этот заглавный девайс изображает фагот. Не помню. Но в принципе — достоин.

Когда я только начинал работать в оркестре, мне было, естественно, не до фаготов.

В первый раз я пристально посмотрел на него в новосибирском оперном театре. Но сначала маленькое лирическое отступление. Для наглядности.

В наступившей после этого тишине Гурфинкель спросил:

— Знаете ли вы, мистер Большаков, как погиб Терпандер?

— Какой еще Терпандер?

— Греческий певец Терпандер, который жил в шестом столетии до нашей эры.

— Ну и как же он погиб? — вдруг заинтересовался Большаков.

Гурфинкель помедлил и начал:

— Вот слушайте. У Терпандера была четырехструнная лира. И он, видите ли, решил ее усовершенствовать. Добавить к ней еще одну струну. И повысить, таким образом, диапазон своей лиры на целую квинту. Вы знаете, что такое квинта?

— Дальше! — с раздражением крикнул Большаков.

— И вот он натянул эту пятую струну. И отправился выступать перед начальством. И заиграл на этой лире с повышенным, заметьте, диапазоном. И затянул какую-то дионисийскую песню. А рядом оказался некультурный воин Медонт. И подобрал этот воин с земли недозрелую фигу. И кинул ее в певца Терпандера. И угодил ему прямо в рот. И через минуту греческий певец Терпандер скончался от удушья. Подчеркиваю — в невероятных муках.

Зная, что Довлатов всегда пишет истинную правду, я сильно удивился, что у древнегреческого хлопца такая подозрительная фамилия. Тем не менее за исключением прононса Гурфинкеля, который целиком на совести автора, все остальное — исторический факт. Ну, возможно, за исключением натуралистических подробностей биографии, я бы даже сказал, эпикриза древнегреческого поэта Терпандера.

Так вот. В Новосибирск я поехал не на гастроли, а в гости. Но все равно оказался в оперном театре. На «Борисе Годунове». На каком-то верхнем ярусе. История мне показалась довольно скучной. Как и целому классу учащихся, которых туда приволокли повышать свою культуру в целом и музыкальную в частности. Я так понимаю, что они непосредственно перед этим проходили Пушкина.

Дети очень быстро нашли способ придать мероприятию внутреннюю динамику. Они начали прицельно кидать карамельки монпансье в дырочки раструбов фаготов, которые в новосибирской опере сидели незащищенные сценой. Метали не хуже, чем некультурный воин Медонт. Вот тогда-то меня в первый раз и заинтересовал фагот.